Сибирь. Георгий Марков
в высших сферах, передал все, о чем был сам наслышан в петроградских салонах и приемных.
– Что же, значит, один выход: революция? – не то спрашивая, не то утверждая, сказал Лихачев. – Ведь дальше падать некуда. Предел! Мракобес и авантюрист во главе такого государства! А? – вопросительно взглянул он на гостя.
Осиповскии взметнул подвижными, как крылья птицы, руками, воскликнул:
– Полагайте как угодно-с!
– Чего ж тут полагать? Ясно и без полаганий, – грубовато отозвался Лихачев.
– Царизм кончается, – опять взметнул руками Осиповский.
– Уж скорее бы подыхал! – рубанул кулаком Лихачев.
Скверно, невыразимо скверно было у Лихачева на душе. Проводив гостя, он долго шагал по комнате с завалами книг и бумаг по углам. «И что вы там, черти полосатые, медлите?! – мысленно обращаясь к Ивану, размышлял Лихачев. – Прохиндей и негодяй в качестве наставника царствующих особ?! А?! Ну, знаете, докатились! Хлопнули бы его, что ли? Нет, Ванечка, в прежние времена революционеры-то были посмелее вашего брата! Не ждали, когда очнется от спячки русский мужичок, сами не боялись замарать руки…»
Рассказы Осиповского о жизни России оставили такое гнетущее впечатление, что и на другой день Лихачев не мог работать. То лежал на диване, просматривая газеты с сообщениями о событиях на русско-германском фронте, то пил кофе, обжигаясь и чувствуя нытье под ложечкой, то подходил к столу и, рассматривая карту Обь-Енисейского канала, думал о том, как бы хорошо было ему, если бы где-нибудь вот тут, в Зимаревке, на берегу Кети, жил он как простой рыбак и охотник, не ведая, не зная обо всех этих раздирающих душу неустройствах его страдающего отечества… «Пойти в ресторан да надрюкаться, что ли?» – не зная, как подавить тоску, думал Лихачев.
Но Осиповский словно подслушивал его мысли. В полдень раздался звонок, и петроградский археолог впорхнул в дверь с легкостью весеннего мотылька.
– Ну как, достопочтенный Венедикт Петрович, самочувствие? Как спалось, как работалось, как отдыхалось? – застрочил пулеметной дробью Осиповский.
– Гнусно, отвратно, – пробурчал Лихачев, втайне радуясь, что Осиповскии все же как-то отвлечет его от тяжелых мыслей.
– Что такое? Нездоровится? – полюбопытствовал гость.
– Россия, – протяжно выдохнул Лихачев.
– А, бросьте вы страдать о России! Проживет. Коли своего ума нашим правителям не хватит, призаймут у иноземцев. Бывало!
– Бывало! Да больше не должно быть! – почти рявкнул Лихачев.
– Не спорить примчался, Венедикт Петрович, – миролюбиво сказал Осиповскии. – Приехал просить вас оказать вашему покорному слуге честь. Сегодня в ресторане «Континенталь» собираю своих знакомых. Хочется скорее войти в круг новых людей. Иначе здесь, в этой сытой, благополучной стране, можно повеситься от одиночества.
– К чему я, кажется, и приближаюсь, – мрачно пробубнил Лихачев и, глядя куда-то в сторону, подумал: «Пойду развеюсь».
А спустя