Кольцо златовласой ведьмы. Екатерина Лесина
только холод, могильный, застарелый, проникал в его рану. А жизни становилось все меньше. Еще немного, и она выпьет Арриго.
Отпустила.
Уже не бледная – румянец пылает на нежных щеках. Блестят глаза, они сменили цвет. Куда исчезла небесная их синева? Черные! А губы – алые, яркие.
– Я так долго тебя ждала, – она протянула руку, и Арриго, преодолевая ужас, коснулся ее холодной ладони. – Я так долго…
– Я здесь.
– И ты отдашь мне свое сердце? Я голодна.
– А ты отдашь свое?
– Оно всегда принадлежало лишь тебе.
Ее рука легла ему на грудь, и когти пробили ткань рубашки и кожу, еще немного – и они доберутся до сердца.
– Подожди, – попросил Арриго, наклоняясь к той, которую любил, пусть и жила эта любовь лишь мгновенье. – Пока я еще жив…
Губы ее, ледяные, были горькими на вкус. И поцелуй этот вытягивал из него остатки жизни, он все длился и длился. Ламия обвила руками его шею, прильнула – нежно…
Холода – все больше. Тепло уходило из мира. Вместе со страхом, сомнениями.
Арриго услышал, как глухо, громко бухнуло в мертвой груди сердце. И немеющей рукой ударил ножом. Сил у него почти не осталось. Он налег на кинжал, вгоняя лезвие в такое живое тело, заставляя себя не слышать ее крик, не чувствовать боль. Когти ламии раздирали его спину и плечи.
– Обманщик! Обманщик, будь ты проклят!
Она изогнулась, из ее сомкнутых губ хлынула черная рвота.
Арриго же, не устояв на ногах, упал. Он лежал, ожидая смерти, смиряясь со своей участью – какова бы ни была она, – но ничего не происходило.
Он не знал, сколько прошло времени. Час? Два? Много больше? Силы возвращались. Раны ныли. И, значит, Арриго все еще был жив. Сумев подняться на колени, он взмолился Господу, прося за себя, и за матушку, и за ведьму, и за нее, проклятую Марию, влюбленную ламию…
Господь милосерден.
А Мария – мертва. На сей раз по-настоящему. Ее тело рассыпалось в прах, и в гробу не осталось ничего, кроме некогда нарядных одежд, кружева и золота, а еще – кинжала, застрявшего в куске сердолика. Сердце Марии окаменело.
Арриго взял в руки каменное сердце и, шатаясь от слабости, поднялся наверх. Он распахнул все окна в доме, позволяя ветру вычистить запах тлена, и, упав на пороге, уснул. Сколько времени он спал? Долго. Проснулся от голода – забытое уже чувство, как и сам вкус хлеба, и заплесневелого сыра, прогорклого масла, вина… Арриго казалось, что ничего вкуснее он в жизни не пробовал.
Он снова оживает?
Вода была мокрой и холодной. Тело его дрожало, болело, горели огнем рваные раны, и Арриго готов был плясать от радости, что он вновь способен ощущать боль или холод – обыкновенный, без могильного привкуса. Однако, чтобы остаться свободным, он должен был отдать последний долг.
Арриго отправился к ведьме. И та встретила его с улыбкой.
– Что ж, я вижу, ты сумел одолеть ламию, – сказала она, приглашая его войти.
Теперь Арриго ощущал запахи трав, горькие, сладкие, кислые, раздражающие