Гензигрет. Ал. Чекуров
спорили и, наконец, Гензель сдался. Сидеть здесь холодно, лучше двигаться. А вдруг и правда там, за темнотой, кто-то есть.
– Ладно. Идём на свет. Только не ныть и не бояться. Показывай, куда идти?
– Вон, вон он помаргивает.
– Ну, пошли.
Гензель попробовал включить фонарик. Кусты рядом осветились очень хорошо, но в сгустившейся за ними темноте вообще ничего не видно, от этого стало только страшнее. Фонарик пришлось выключить. К тому же, мало ли что. Надо беречь батарейки. Фонарик может ещё очень пригодиться.
Шли довольно долго. Какие-то огромные, судя по треску веток, птицы шарахались наверху. Под ногами тоже всё двигалось, ползало и шебуршилось.
Где-то не близко, но страшно, подвывали не то собаки, не то волки. Гензель сказал, что собаки.
– Собаки не воют, а лают, я знаю, – прошептала Гретель.
– Бывает и воют. Помнишь, как собака у дядьки в деревне выла, когда он на дудке своей дудел?
Да и откуда здесь волки? Не зоопарк же разбежался? Город недалеко.
Леса все хожены-перехожены. Хотя именно этот ночной лес тянул на настоящую глухую буреломную чащу.
Сказать, что Гензель совсем не испугался, будет неправдой. Испугался, и очень. И уже подумывал остановиться где-нибудь до самого утра.
Шли, шли, продирались через заросли чего-то и Геннзель вдруг тоже увидел огонёк. Такой жёлтенький, тёплый, мерцающий. Как его Гретель раньше разглядела? Вот глазастая!
Огонёк становился всё ярче, ближе и оказался маленьким квадратным окошком в доме на лесной полянке. Такие маленькие окошечки бывают в старых-престарых деревенских домах и в игрушечных домиках на детских площадках. Но сам дом был довольно большой, тёмный на фоне леса. Лавочка у забора, открытая калитка, колодец. Дом из брёвен, крылечко, низкая деревянная дверь.
Делать нечего, надо заходить.
Гензель постучал тихонько, потом сильнее, кулаком.
Дверь распахнулась, дети зажмурились от света, яркого после ночного леса, хотя горела только круглая стеклянная лампа в руке у хозяина. Не электрическая, с настоящим живым пламенем и ручкой как у ведёрка. Из дома потянуло теплом и душистым запахом то ли сухой травы или, может, сухих цветов.
В дверях стоял худой дяденька, не больно высокий, бородатый и лохматый, но совсем не страшный.
– Дошли-таки, молодёжь? Ну, милости просим. Да вас аж качает. Уморились? Ну давайте, давайте в дом. У нас и чаёк только вскипел, прямо для вас угадали в такую поздноту. Мы и не ложились ещё, будто вас ждали. Покушать соберем. Есть чего. И варенье и мёд найдётся к чаю.
– А попить, кроме чая?, – попросил Гензель.
– Только вода из колодца. Да в дом-то зайдите.
– Вода кипячёная?
– Кипячёный только чай. Да ты не бойся, дочка, у нас вода чистейшая и никому повредить не может. Даже наоборот.
В доме оказалась ещё тётенька в цветастом платье с белым фартуком. Она заахала, заохала, быстро потащила детей мыть руки и за стол. Мыть пришлось холодной водой из жестяного умывальника. Сели за стол. Стол большой, деревянный. Никаких скатертей