Путь Грифона. Сергей Максимов
силы, но не было принято положительно никаких мер предохранения».
«В то же время в Реввоенсовете и членами (Минин держался осторожнее и не был замечен), и секретарями распивалось вино, привезённое из Крыма и с Кавказа Дижбитом. Дела доходили до такой циничности, что публика, напившись, отправлялась по разным благотворительным вечерам, прокучивая там сотни тысяч, и требовала обязательства присутствия для подачи на столик молоденькой коммунистки… Установлено, что среди пьянствующей братии, из приближённых рыцарей, есть и довольно тёмные в политическом отношении лица, как секретарь Ворошилова – Хмельницкий, бывший офицер, бывший коммунист, из Красной Армии перешедший к Деникину, бывшему там на командной должности… В Красной Армии сделался любимым фаворитом Ворошилова. Довольно подозрительными оказались и некоторые шоферы Ворошилова и Будённого, привезённые из Крыма, с офицерскими физиономиями».
Слово «terror» переводится с латыни как «ужас». И не хватит никаких выразительных и художественных средств, чтобы передать истинную картину происходившего в Крыму кровавого ужаса. Стрелять в безоружных арестантов – дело не трудоёмкое. В растерянных, подавленных, до конца не понимающих, что их ожидает… Да вот беда, убивать проще, чем хоронить. А хоронить было уже и негде.
Ущелья и овраги вокруг крымских городов были завалены трупами. Но можно и не хоронить, и даже не сбрасывать куда придётся. Можно без всяких похорон топить в море. Не то что патронов жалко, – еженощно, однообразно расстреливать, кажется, уже и надоело. А так – всё какое-то разнообразие и какое-никакое развлечение. УСТАЛИ.
«Убить надо было очень много, – писал очевидец писатель Иван Шмелёв. – Больше ста двадцати тысяч. И убить на бойнях. Не знаю, сколько убивают на чикагских бойнях. Тут дело было проще: убивали и зарывали. А то и просто: заваливали овраги. А то и совсем просто-просто: выкидывали в море. По воле людей, которые открыли тайну: сделать человечество счастливым. Для этого надо начать с человеческих боен. И вот – убивали, ночью. Днём… спали. Они спали, а другие, в подвалах, ждали… Целые армии в подвалах ждали… Юных, зрелых и старых – с горячей кровью».
Но незримая печать обречённости уже ложилась на личности палачей. Греховность творимого дела было невозможно залить никаким вином. Невозможно было заговорить никакими разговорами о необходимости жертв. Подобно кровавым жрецам майя, ублюдки через кровь убитых нагоняли страх на окружающих и укрепляли, как им казалось, новую религию. Пока не оказались сами перед расстрельной стенкой тюремного подвала. Но дело их продолжало жить. Пример их судеб ничему, казалось, не научил и не учит до сих пор. Да и чему удивляться, если их наследники, как могли, в очередной раз увековечили позорные имена. И замелькали во времена «оттепели» на улицах советских городов таблички с именем Белы Куна. Так и существуют они до нынешнего времени. Улицы имени сукина сына…
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст