Гусляр навеки (сборник). Кир Булычев
не встретили. Предположили, что Эдуард тоже не покидает своей лаборатории.
На двадцать пятый день профессор вышел из кабинета, спустился во двор, где его соседи играли в домино в лучах заходящего солнца. Игроки замерли при виде Льва Христофоровича, вглядываясь в его умное усталое лицо.
– Ну и как? – нарушил тишину Удалов.
– Передача предметов на расстояние возможна, – сказал Минц. – Теоретически возможна.
– А практически?
Профессор вздохнул. Он был самолюбив.
– Еще придется поработать? – спросил Грубин.
– Придется, – сказал профессор. – Пошли ко мне.
Непонятного вида установка стояла посреди комнаты. По обе стороны вертикальной стойки, опутанной приборами и начерно прикрепленными печатными схемами, располагались две небольших платформы.
– Вот, – сказал профессор. – Вот то максимальное расстояние, на которое я могу передать материю. На сегодняшний день...
Он взял со стола бутылку кефира, поставил на одну платформу, включил ток, нажал несколько кнопок. Раздалось низкое жужжание, и бутылка исчезла с платформы, тут же возникнув на другой.
Раздались аплодисменты. Грубин и Удалов горячо поздравили профессора с принципиальным открытием.
– Сегодня метр, – сказал Удалов. – Завтра – на Луну.
– Конечно, так, – согласился Минц. – Но до Саратова нам далеко. Вы, друзья, не представляете, сколько нужно для этого энергии.
– Значит, и у Эдуарда не получится, – сказал Грубин. – Ведь в данной ситуации вы, Лев Христофорович, как Аполлон.
– А он Марсий? – Лев Христофорович кинул взгляд на пыльную свирель, лежавшую на подоконнике. – Нет, я никогда не буду снимать шкуру с человека, посвятившего себя науке. Даже если он ошибается, даже если он переоценил свои силы. Пускай дерзает и дальше.
– Я попробую? – спросил Удалов.
– Можно, – сказал профессор. – Вот этот рычаг до нулевой отметки, эту клавишу не до конца. Ясно?
Удалов подошел к телепортирующей установке, но не удержался, перевел рычаг за нулевую отметку, а клавишу выжал до отказа.
Бутылка исчезла, но на другую платформочку не выскочила. Вместо этого послышался глухой удар и возмущенный крик со двора.
Там, облитый кефиром, стоял старик Ложкин и был разгневан.
Пришлось просить прощения, а потом разрешить ему телепортировать свои часы.
– Сделаем рычаг побольше, – сказал Удалов, – уже завтра добьемся ста метров.
Он не был удивлен и не чувствовал себя виноватым. Он был участником. А добрый Саша Грубин между тем сбегал за кефиром, чтобы Минцу было что пить утром.
Напряжение росло. Приближался день, когда к пивному ларьку придет соперник. Как у него? Саратов или не Саратов? А может, провал?
С одной стороны, хотелось провала, потому что человек слаб, и патриоты из дома № 16 хотели приоритета для своего профессора. С другой стороны, врожденное чувство справедливости желало успеха неизвестному самоучке и славы городу в целом.
Ровно через месяц