Я пытаюсь восстановить черты. О Бабеле – и не только о нем. Антонина Пирожкова
Мальчика в больнице вылечили, а один из детей хозяев умер. К такому печальному результату привело их гостеприимство.
Переболели мы также ветряной оспой, от которой у каждого из нас осталось по одной отметине, у кого на лбу, у кого на щеке. Были и коклюш, и свинка. Но все эти болезни легко проходили благодаря заботам доктора Сироткина, которого у нас все любили и чей портрет хранится у меня до сих пор.
Осенью 1917 года, когда мне уже исполнилось восемь лет, мама повела меня в школу. Учительница посадила меня за первую парту напротив своего стола. Мама не ушла и села за пустую парту у двери. Был урок чистописания, и мы должны были в тетрадях в косую линейку писать палочки. Мы писали ручками с простым пером, макая его в чернильницу, стоявшую в углублении на парте. И вдруг учительница громко крикнула на кого-то из учеников, сидевших на задней парте. От этого пронзительного крика я выронила ручку, вымазав чернилами страницу тетради, а ручка покатилась под стол учительницы. Она ее подняла и дала мне, но писать я больше не могла, у меня дрожали руки. Я расплакалась, и мама увела меня домой.
В школу меня больше не отдавали — моей матери не понравилась учительница. Читать и писать меня еще в шесть лет научил отец, который теперь продолжил со мной занятия, а арифметике меня учила мама. Сложение, вычитание, умножение и деление я освоила быстро, но вот задачи на все четыре действия никак мне не давались. И зачастую, возвратившись с работы, отец заставал нас обеих в слезах.
Детские годы, прожитые в селе Красный Яр, казались мне очень счастливыми, и я вспоминаю о них как о жизни в сказке.
Но зимой 1917 года мы вдруг собрались и уехали из Красного Яра, оставив наш дом. С чем это было связано, я не знала и только позже из рассказа матери поняла, что мой отец в гостях у одного из своих сослуживцев обозвал царя Николая II «проклятым виноторговцем» и выплеснул вино из рюмки на портрет царя, висевший на стене. Кто-то донес об этом приставу, отца хотели арестовать, но местная интеллигенция взяла его на поруки. Однако запрос по этому делу был все же направлен в город Мариинск. Быть может, именно угроза ареста заставила отца уехать из Красного Яра. А может быть, отец вообще был на подозрении у пристава, потому что, как рассказывала мама, да я и сама припоминаю, к отцу приезжали или приходили какие-то подозрительные люди, которые иногда ночевали у нас или жили несколько дней. Возможно, это были люди, бежавшие из ссылки. Но это только мои догадки.
Помню наш отъезд на лошадях до станции в городе Мариинск, куда мы приехали в полной темноте. Смутно помню запах поезда, в вагон которого мы сели. И на этом воспоминания кончаются. Не помню, как приехали в город Боготол, как затем на лошади переехали в село Боготол в пяти верстах от города.
Село Боготол: революция начинается
Богатые сибирские села похожи на небольшие российские городки. Площадь, вымощенная булыжником, на ней кирпичные строения — длинные со многими дверями склады сибирских купцов, торговавших зерном, мукой,