Мода на невинность. Татьяна Тронина
– моя соседка непременно захотела купить живых карпов, которые и не думали кончаться, потом ее понесло куда-то в сторону, на рынок, – за молодой редиской...
– У меня муж, – важно сказала она. – А мужа надо хорошо кормить. Если будешь кормить плохо, то он непременно сбежит. Ты ведь еще не была замужем, Оленька? И не собираешься?
Я принялась торопливо отрицать свое стремление к узам Гименея, отчего спутница моя возбудилась еще больше.
– Напрасно, – строго произнесла она. – Надо всегда об этом думать. Ты, конечно, молода еще, но молодость кончается незаметно, кавалеров быстро расхватают всякие хищницы, – про «хищниц» она упомянула с особой ненавистью, – и что тогда?
– Что?
– Одиночество! – с торжеством провозгласила она и в порыве рвения купила еще полотенец у торговавшей на улице старушки. – Льняные... Аким Денисович очень любит растираться после душа жесткими полотенцами. Так вот... нет ничего страшнее для женщины, чем одиночество!
«Аким Денисович, – мысленно повторила я. – Как бы их всех не перепутать...» – и тут же позволила себе усомниться вслух насчет ее последней фразы.
– Как? – ужаснулась Молодцова. – Ты не согласна с тем, что для женщин нет ничего страшнее одиночества?! Вот послушай... у меня есть три подруги. Катенька, Настенька и Викуля... Все одинокие. Представь себе женщин, у которых нет ничего в жизни, нет существа, ради которого... Чем заполнена их жизнь? Они вяжут крючком! Все три. И, потом, болезни разные женские, которые от возраста и холостой жизни возникают...
– Можно книжки читать, – я решила не соглашаться. – Ходить в музеи... Любоваться природой. В конце концов, можно заботиться и о собачке какой-нибудь...
Говоря это, я живо представила себе Нинель Соломоновну с ее французской бульдожкой.
Мадам Молодцова демонически расхохоталась, отчего воробьи на соседнем дереве с чириканьем разлетелись в разные стороны.
– Музеи, природа... – с горечью произнесла она. – Нет, это все слова. Вот у меня есть Аким Денисович, а значит, есть и смысл в жизни. Детей бог не дал, ну и не надо, дети нынче какие-то не такие... хуже врагов. Аким Денисович – мужчина умный, видный, всякая такого бы захотела! – с ненавистью резюмировала она.
«Были прецеденты», – подумала я.
– Нельзя всю свою жизнь ставить на одну карту, – произнесла я вслух.
– Можно! – истово сказала она. – Больше ничего нет, нет и нет – уж поверь мне, я достаточно пожила...
Меня, волей-неволей феминизированную Москвой, такая позиция не устраивала.
– Наверное, вы его любите очень, – великодушно разрешила я конфликт.
– Что? Ну да... хоть и сволочь он порядочная. – Мадам опять вспомнила о чем-то неприятном, отчего лицо ее съежилось и посерело. – Да только не получит она его. Лишь через мой труп! Что ж, мне одной на старости лет куковать? Как Настенька, Катенька и Викуля?.. Нет уж! Я вот соленой кислоты достану...
– Соляной, – машинально поправила я. «Ситуация еще не разрешена...»
– Вот именно, –