Серебряные слезы. Татьяна Тронина
которая, бог весть, согласится ли принять меня, я ощутила странный восторг и волнение, как будто в самое ближайшее время моя жизнь изменится и что-то произойдет. Неизвестно – плохое ли, хорошее, но обязательно произойдет.
Дом шесть, дом восемь… Двенадцатый растянулся длиннейшим забором, показавшимся настолько бесконечным, что я вдруг забеспокоилась, дойду ли сегодня до своей старушки.
Но вот и он, наконец, – номер восемнадцать, небрежно нарисованные масляной краской две цифры.
Я поискала звонок у калитки, но ничего такого не обнаружила. И вообще, калитка оказалась открытой, стоило только слегка толкнуть ее ладонью. Я вошла в сад, заросший и неухоженный, и по тропинке пошла к дому, вглядываясь вперед сквозь кусты давно отцветших сирени и жасмина.
«А есть тут кто-нибудь вообще? – неожиданный страх напал на меня. – Иду неизвестно куда! Сейчас наткнусь на мумифицированный труп старушки, усопшей в одиночестве позапрошлой зимой… И буду потом остаток жизни лечиться у психоаналитика!»
Дом был старый, двухэтажный, с большой верандой и столом, на котором кипел электрический самовар. Клубы пара, поднимавшиеся над самоваром, сразу же успокоили меня – значит, место обитаемо.
– Есть кто-нибудь? – решительно воскликнула я.
Дрогнула кружевная, кипенно-белая занавеска на окне, через несколько мгновений распахнулась дверь, и я увидела перед собой пожилую женщину в цветастом темном платье с отложным белым воротником, как у школьницы прошлых времен, и заколотой на затылке седой косой. «Она», – подумала я и заговорила, чувствуя прилив вдохновения:
– Добрый вечер. Меня зовут Елизавета Аркадьевна Синицына.
– Чем могу служить? – тихо прошелестела старушка.
– Вы Нина Ивановна Крымова, внучка Андрея Калугина? Я, собственно, приехала к вам как к внучке этого писателя, поскольку занимаюсь сейчас исследованием, посвященным русской литературе начала века… – принялась я подробно ей объяснять, кто я и что мне надо. Но старушка неожиданно быстро поняла меня, словно к ней чуть ли не каждый день являлись с визитами литературоведы и филологи.
– Да, я Нина Ивановна, внучка того самого писателя, – спокойно кивнула она. – Что ж, проходите. Не хотите ли чаю? Я как раз собиралась пить чай с вареньем. Вы какое больше любите?
– Вишневое, – сказала я, вдруг почувствовав себя почти как дома.
– Без проблем, – тихо прошелестела она.
Мы расположились на веранде – самовар как раз вскипел, и я стала рассказывать Нине Ивановне о себе – чем занимаюсь, откуда у меня ее адрес… Она слушала меня благосклонно, кивала головой, потом сказала, что хорошо знает Викентия Петровича, поскольку племянница оного живет за соседним забором. Словом, мы очень быстро расположились друг к другу. Варенье было выше всяких похвал.
– Я долго ждала, что кто-нибудь придет насчет наследия моего покойного дедушки, – сказала Нина Ивановна. – В самом деле, что мне делать с его бумагами? Выбросить жалко, отдать в какой-нибудь