Дети Солнцевых. Елизавета Кондрашова
у дяди и, по всей вероятности, не встретился бы с твоей мамой и не женился бы на ней. И у меня не было бы таких хороших детей, – добавил он, широко раскрыв руки и разом обхватив все три хорошенькие головки и прижав их к своей груди.
– А если б и это все было, и имение… большой старинный дом, сад, поля… Как бы это было чудесно! – сказала девочка с восторгом.
– Да, – произнес Дмитрий Федорович в раздумье, – да. Впрочем, как знать…
Погода бушевала всю ночь. Вода в Неве бурлила; клокотала и поднималась высокими пенистыми волнами Фонтанка; Мойка и каналы вздувались с каждым часом все более и более, силясь перескочить сдерживавшую их гранитную преграду. Тяжелые свинцовые тучи, гонимые ветром, непрерывно неслись друг за другом низко над городом. Улицы опустели, лишь изредка кое-где слышался неясный, заглушаемый воем и свистом ветра шум колес спешившего куда-то экипажа, да разносился ветром протяжный оклик часового.
Наступило утро, темное, мрачное, холодное. Церковные колокола стали сзывать народ на молитву. На их глухой призыв мало кто откликнулся.
– Помилуй Бог, какая вьюга! На ногах не устоишь! – говорил жене один заботливый супруг.
– Что ты, мать моя, куда собираешься, не ходи сегодня! Бог не взыщет, дома помолись. Путный хозяин и собаку на улицу не выпустит, – убеждал другой.
Выходившие из дому за хлебом или за провизией шли торопливо, с трудом удерживая распахивавшиеся полы салопов[2] и бекешей[3] и, возвратившись домой, уверяли, что такого бешеного ветра никогда еще не бывало.
Дмитрий Федорович, аккуратный во всем и в особенности аккуратный до педантизма относительно службы, несмотря на погоду вышел из дому как и всегда, ровно в девять часов. Федя пошел было на урок, но, пройдя шагов пять-десять рядом с отцом, остановился.
– Что, брат? – обернулся к нему Дмитрий Федорович, поднимая воротник и надвигая крепче шляпу. – Вернись-ка ты лучше домой… Экий ад! – произнес он с досадой, делая невольный пируэт и схватываясь за шляпу. – Да не выходи никуда, слышишь? И скажи, чтобы девочек не выпускали! – крикнул он вслед сыну.
– Посмотрите, барин, какие чудеса! – встретил Федю у ворот дома молодой парень в валенках, нагольном[4] тулупе, подпоясанном полосатым, красным с зеленой каймой поясом, закрученным вокруг талии, и в шапке, плотно надвинутой на уши. – Чудно, право!
С этими словами он прошел в калитку запертых ворот, пригласил Федю следовать за ним и, придя во двор, остановился. Посреди двора вода била фонтаном и разливалась по двору.
Федя торопливо вернулся домой и, вбежав в комнату сестер, позвал их полюбоваться на необыкновенное явление. Фонтан был прекрасно виден из окна передней, выходившей во двор. Все трое, стоя у окна, стали с любопытством смотреть на него и на постоянно сменявшуюся во дворе публику.
– Вот, вот, смотри, это счетчик[5], который живет во-о-он в том окошке, и его Дружок; так и есть, непременно тут, его везде спрашивают!
Дружок, небольшая
Сал
Бек
Наг
Счётчик – лицо, производящее подсчет чего-либо.