Пекарь. Серафим Попов
было трое: папа, мама и бабушка Валя. Бабушка пела песни, и это меня успокаивало. Я любил эти бесконечно повторяющиеся мелодии: баю-бай, баю-бай, баю-бай. Это были первые мантры в моей жизни. Ааа-а, аааа-а, аааа-а. Просто и понятно. Звук живота и тепла.
Так я родился. Потом я понял, что мне дали кличку, называя Воля. Я иногда откликался, но не всегда. Больше нравилось Баю-бай. Я почти никогда не плакал, так как звуки плача показались мне страшными. Я решил, что плакать никогда не буду.
Потом начались звуки слов. Я пытался изо всех сил повторять эти звуки за бабой Валей, и когда мама пришла однажды домой с работы, то баба Валя с гордостью сказала: «А Волик уже говорит. Волик, скажи что-нибудь!»
– Дай! Бай! Дай! – сказал я.
– Будет бизнесменом, – сказала мама.
– Дай ему! Молодец. Без хватки сейчас прожить нельзя.
Но это все было с рассказов бабы Вали, хотя Дай-бай я помнил. До четырех лет или около того самосознание не сильное, оно только формируется, но после четырех «Я» отделяется и начинает формировать себя. Детство на этом кончается и начинается эго-трип. Мой, мое, твое. Хорошо-плохо, можно-нельзя и тд. Весь мир разделяется и разваливается на куски, но я этого не знал, хотя об этом догадывался.
Я не понимал, почему соседи запирают дверь на 2 замка? Что там у них такое, что нужно охранять? Сокровище? Почему нельзя брать чужой велосипед? Почему в магазине нельзя брать без разрешения? Такие «почему» изводили бабу Валю, а я продолжал мои исследования мира, не надеясь ни на кого.»
Я опять захотела чаю. Положила в чайник апельсинных корок и немного липового цвета. Чай получился густого, солнечного вида и пах очень ароматно. Пора дела перерыв. А что я помню из моего детства? То, что мне не хотелось носить свое имя и я выдумывала каждый день новое имя. Один раз я ляпнула соседке, спросившей, как меня зовут. «Катя Тесемкина.»
– Какая «Катя», почему «Тесемкина»? Это был голос мамы, а соседка покачала головой и посмотрела строго на маму: " А, может, ребенок говорит правду? Не от мужа она у вас?»
Мама затащила меня в квартиру и задала трепку. «Какая „Тесемкина“? Ты с ума сошла?»
Нет, я сошла не с ума, а с той личности, которую мне навязали родители. И до сих пор я выбираю личность, которую хочу. Меняю, как платье из гардероба.
Я хорошо понимала Волю. Но я устала печатать. Надо было переключиться, и я села писать стихи, а Воля был отложен до следующего утра.
Вот каким получился мой стих в этот день:
Бархат темноты
Кругом темным темно – иллюзия лишь свет
И хрупкость бытия, что так легко разрушить.
Горит в лесу далекое окно
Там может быть ответ,
Как песня соловья,
Что радуется ночи или тужит.
Не знаем правды мы – из жизни темноты
Рожденные, мы долго привыкаем к свету,
И нет в нас