Русские цари. Эдвард Радзинский
Чаадаев, естественно, стал англоманом… Да и в отставку он вышел в высшей степени оригинально. Находясь на пути к вершине карьеры, когда все уже прочили его в адъютанты императору, Чаадаев подал прошение об отставке… 24-летний отставной гвардейский ротмистр становится. философом-мистиком!
В начале николаевского царствования Чаадаев часто появлялся в петербургских гостиных, на балах. Его великолепная голова – медальный профиль, холодные серо-голубые глаза – возвышается над толпою. «Он молча стоял с горькой усмешкой и с вечно скрещенными руками. Эти руки образовывали латинскую букву “V”, – писал Герцен, – и в этом жесте было его презрительное вето на рабскую жизнь вокруг».
В 1836 году философ-мистик вдруг заговорил публично— он напечатал сочинение, взорвавшее покорную тишину времени.
Это было «Философическое письмо», напечатанное в журнале «Телескоп».
Как оно могло появиться? Как часто у нас бывает – недосмотрели, причем в самом важном случае. Все было настолько задушено цензурой, что уже никто и ничего не ждал от литераторов. И потому цензоры выполняли задачу формально… И чаадаевское сочинение со скучным названием «Философическое письмо» цензор, видно, читал невнимательно, если вообще читал.
«С тех пор как завелась в России книжная и письменная деятельность, не было такого шума». «Около месяца среди целой Москвы не было дома, в котором бы не говорили про чаадаевскую статью и про “чаадаевскую историю”», – писали современники.
В своем «Письме» Чаадаев нападал на все, что отец Александра объявил святым.
Он обвинял православие. Называл «роковой судьбой» то, что Россия «приняла христианство от безнадежно устаревшей Византии, которую уже презирали в то время другие народы». «И это не только раскололо христианство. Это не дало нам возможности идти рука об руку с другими цивилизованными народами. Уединенные в нашей ереси, мы не воспринимали ничего происходящего в Европе. Разъединение церквей нарушило общий ход истории к всемирному соединению всех народов в христианской вере, нарушило “Да придет Царствие Твое”».
Чаадаев писал, что «истинная религиозность печально разнится от той душной атмосферы, в которой мы всегда жили и, видимо, будем жить. Ибо пребываем мы между Западом и Востоком, не усвоив до конца обычаев ни того, ни другого. Мы – между. Мы в одиночестве».
Оглядывая русскую историю, Чаадаев поставил свой страшный диагноз: «Если мы движемся вперед, то как-то странно: вкривь и вбок. Если мы растем, то никогда не расцветаем. В нашей крови есть нечто, препятствующее всякому истинному прогрессу».
Все сочинение было криком, невозможным, невиданным по дерзости ударом по всей официальной идеологии.
«Прошлое России удивительно, ее настоящее более чем великолепно; что же касается будущего, то оно выше всего, что только может нарисовать себе самое смелое воображение. Вот с какой точки зрения следует оценивать русскую историю». Эти знаменитые слова, принадлежащие главе тайной полиции Бенкендорфу, были знаменем официальной идеологии.