Клеймо красоты. Елена Арсеньева
еще какое-то время потерпеть бабкину «утреннюю разминку». Впрочем, Оксана просыпается под эти причитания-ругательства лет десять, не меньше, и успела к ним привыкнуть. Это на свежего человека действует, конечно, очень сильно. Когда Катерина впервые услышала бабкину брань, увидела, как плюет Клавдия Ефимовна в зеркало на свое отражение, так аж побелела вся. С этого все и началось: с бабкиных причитаний, Катерининого испуга и Оксаниных объяснений.
– За что она себя так? – спросила тогда Катерина.
– А она не себя, – усмехнулась Оксана. – То есть себя, но не теперешнюю, а ту, которой она была в 42-м году.
– Что-о?!
– Честное слово. – Оксана захихикала: тогда ей было только смешно. – Это наши семейные призраки: бабкины военные воспоминания. Я тебе никогда не рассказывала? Она в войну работала на швейной фабрике в Случановске, а там стоял госпиталь. Ну, девчонки туда ходили письма раненым писать, ухаживали за ними. Мужей себе подбирали, как я понимаю, а то просто хахалей. В войну же скукотища была смертная, где еще мужика найдешь, кроме как в госпитале. И вот однажды она случайно услышала разговор двух раненых земляков, а потом написала под диктовку письмо жене одного из них. Они тоже были здешние, из Нижнего, в смысле из Горького, как его тогда называли. Говорили они про какую-то чепуху, а бабке черт знает что почудилось. Знаешь ведь, как в войну жили, беднота была страшная, а тут возомнила она, что речь идет о каком-то кладе. А где, у кого, по какому адресу – неизвестно. Однако адрес этот должна была знать одна женщина. Ну, бабка Клава быстренько отписала своей мамане, как следует поступить: найти эту женщину и выспросить, куда она носила письмо мужа из госпиталя.
Катерина посмотрела на нее непонимающе и зевнула. Да уж, понять было трудно, Оксане не один год потребовался, чтобы понять, а главное – поверить… Конечно, по уму, следовало прекратить эту досужую болтовню. Но Оксану словно подталкивало что-то. Все равно им с Катькой тогда было совершенно нечего делать. Та пришла по старой дружбе поставить бабке капельницу. Она хоть и не была профессиональным медиком, изрядно поднаторела в этом деле, ухаживая за своими престарелыми родителями, на которых зимой, как нанятые, обрушивались всяческие хвори. И никогда не отказывала в помощи ни соседям, ни бывшей однокласснице Оксане Мальцевой. Вот и сейчас – физраствор в соседней комнате капал себе и капал, время тоже, а Оксане смерть хотелось почесать языком. Но о чем говорить? Про мужиков? Но Катерина не любила разговоров про мужиков, что вполне понятно с ее внешностью. Вот Оксана и продолжала трепаться про бабку. И правильно делала, как выяснилось вскоре!
– И тут начались сплошные глюки, – весело рассказывала она. – Во-первых, письмо не дошло. То есть дошло, но не скоро, чуть ли не через полгода. Знаешь ведь, как в войну ходила почта! А к тому времени у Клавдиной матери образовались новые заботы: к ним домой стали ходить из милиции и искать ее дочку-дезертиршу.
– То есть у Клавдии была сестра? – спросила Катерина.
– Ой, ну это кино! – отмахнулась Оксана. – Никакой сестры у Клавдии