Дневник горничной. Октав Мирбо
милая, ты ведь знаешь…
– Оставь меня в покое… Надоел…
На следующий день хозяин, понятно, из дому не выходит, и хозяйка кричит:
– Что ты здесь все ходишь по комнатам?
– Но, милая…
– Ушел бы лучше, отправился бы на охоту или черт тебя знает куда! Ты меня раздражаешь. Убирайся!
И он никогда не знает, что ему делать: уходить или оставаться, быть здесь или еще где! Трудная задача… Но так как хозяйка во всех случаях кричит, то он чаще всего уходит. Так он по крайней мере не слышит ее криков.
Ах, право, жаль его!
На другой день утром, развешивая белье на заборе, я увидела хозяина. Он работал в саду. Ночью ветер согнул несколько георгинов и он подвязывал их к древкам.
Он часто работает в саду, если не уходит из дому до завтрака; по крайней мере делает вид, как будто чем-то занимается на этих клумбах. Все же это лучше, чем умирать с тоски сидя в комнатах. Ему тогда никаких сцен не устраивают. Вдали от жены он совершенно другой человек. Его лицо проясняется, глаза светятся, он становится веселым. Право, он недурен… В доме он со мной не разговаривает и, погруженный всегда в свои думы, как будто никакого внимания на меня не обращает, а вне дома никогда не пропустит случая сказать мне какую-нибудь любезность, удостоверившись, впрочем, предварительно, что жена за ним не шпионит. Если ему нельзя со мной заговорить, он на меня смотрит и его взгляды еще более красноречивы, чем слова. Меня очень забавляет поддерживать в нем всеми способами это возбужденное состояние, хотя я еще не решила, стоит ли серьезно кружить ему голову.
Проходя мимо него по аллее, где он работал, наклонившись над своими георгинами, я на ходу сказала ему:
– О! Как вы сегодня трудитесь, барин!
– Да! – ответил он. – Эти проклятые георгины! Вы понимаете.
Он мне предложил остановиться на минуту.
– Ну как, Селестина? Надеюсь, привыкаете у нас?
Вечная мания! И это неумение завязать какой-нибудь разговор!.. Чтобы доставить ему удовольствие, я ответила, смеясь:
– Да, барин, конечно. Я привыкаю.
– В добрый час… Это, наконец, не такое уж большое несчастье… не такое большое несчастье.
Он вдруг выпрямился, посмотрел на меня очень нежным взглядом и повторил: «Не такое большое несчастье», стараясь придумать в это время что-нибудь поумнее.
Расставив ноги, подбоченясь и широко раскрыв глаза, он воскликнул:
– Держу пари, Селестина, что у вас были шалости в Париже! Были шалости!..
Я не ожидала этого и чуть не рассмеялась. Стыдливо опустив глаза, со смущенным видом и стараясь краснеть, как и подобает в таких случаях, я тоном упрека произнесла:
– Ах! Сударь!..
– Отчего же? – настаивал он. – Такая красивая девушка, как вы… с такими глазами!.. Ах! вы, наверное, шалили!.. И тем лучше. Я стою за то, чтобы наслаждаться жизнью, черт возьми! Я за любовь!..
Хозяин как-то странно воодушевлялся. Во всей его сильной, мускулистой фигуре видно было страстное возбуждение. Он вспыхнул весь, страсть горела в его глазах… И мне захотелось окатить его холодным душем. Очень сухо и с