Сталинград. Том третий. Над нами мессеры кружили. Андрей Воронов-Оренбургский
будь-будь…На двести с гаком дворов. Мы её бедовую уже без тебя, отбивали у фрицев. Ребят полегло тьма… – его голос предательски задрожал, ожесточившийся взор затуманился, по крупному лицу блуждала судорога. Но, сгорстив волю в кулак, он продолжил:
– Тут и молочная ферма была, и ремонтные мастерские, и хозблок…А-ай..словом, всё как положено. Жили люди, понимаешь…Работали, влюблялись, свадьбы играли, детишек рожали, жизни радовались, мечты имели…А тут, налетели злые ветры!..Ненавиж-жу гадов! Всех, все-ех к стенке до единого! Видит Бог, рука бы не дрогнула. Ведь они нелюди, здесь всех баб и детей малых…кого штыком, кого пулей…Слышал, пожалуй, как наш брат из колодцев трупы детей доставал?.. – добрые, с травяной зеленцой, глаза комбата вновь налились лютой кровью, ноздри дрожали. – Детишки-то…мал мала меньше…Сам видел…Оно-о! Груднички, от мамкиной сиськи отняты…Самый большой, – синеватая бледность облила скулы Арсения Ивановича, – не выше твоего сапога…Так-то они, Миша с нами… – мотая сырым красным лицом, страшно хрипел комбат. – Им всё едино: русский ты, аварец, грузин, белорус или хохол…Да, что мы-ы? Детей наших малых подбрасывают на штыки…Жён, дочерей наших на потеху насилуют скопом…Потом сгоняют в сарай, как овец, и живьём…Живьём сжигают!
– Хватит! Остынь! Зачэм это мне говоришь? – остребенился Танкаев. – Эйй, что я! – вчера родился? Сегодня на фронт пришёл, да?!
Но Воронов, будто не слышал:
– Вот, дали им сукам по зубам под Москвой, под Воронежем – ищите наших!..Так они – сволочуги, – вкось усмехнулся комбат, с вспыхнувшей ненавистью глядя в сторону покрытого дымами пожарищ горизонта, – принцип выжженной земли выдумали. За армейскими частями, теперь у них ещё зондеркоманды…каратели, значит, все дворы – закуты и леса прочёсывают. Камня на камне не оставляют собаки! Зоны «опустошения», «покоя и тишины» для себя гниды делают. Хер вам, а не покой! – раздувая ноздри, злорадно хохотнул комбат. Партизан б…и бояться – это правильно! Но гибнут-то, Михаил, женщины, дети и старики…Все деревни вокруг выжгли фрицы, – шаром покати! Одни мослы печных труб торчат, да дичалые стаи псов в поисках трупов рыщут. Гады-ы! Твари! Хуже зверья дикого!! Мать вашу… – матерно, зло, задыхаясь, харкал ненавистью комбат, слепо хватаясь за кобуру ТТ.
Магомед, обнимая, сдавливая руками, как железными обручами, плечи друга, насилу отвёл в сторону взбесившегося Арсения.
– Пойдём, пойдём к машине, дорогой. Ходу! Прибереги злость для боя. « Что делает с людьми война…» – подумал Танкаев.
Они шли к машине по заросшей бурьяном пашне, чуть спотыкаясь о комья чёрной спёкшейся земли. Оба майоры, в защитного цвета фуражках и гимнастёрках, с орденами и медалями на груди, в широких галифе, перетянутые ремнями, с офицерскими сумками на боку. Оба с лицами, скованными тяжёлым злым напряжением. Опередивший Арсения Ивановича, Магомед задержал шаг, заслышав его голос:
– Ну, упыри, дайте срок…посчитаемся – Воронов, близко придвинувшись к нему, горячо шепнул: – Не-ет, Миша…Нет, дорогой, это будет не ваша горская месть. Месть, понимаешь ли, это