Меловой крест. Вионор Ахмедович Меретуков
добивался кто-то другой.
А он находил утешение в беседах со мной. Причем говорил обычно он, а я, светски подкатывая глаза, делал вид, что внимательно его слушаю, пассивно подготавливая его тем самым к разговорам с более доверчивыми и покладистыми собеседниками (вернее, собеседницами).
Иногда, когда ему бывало лень услаждать мой слух пространными рассуждениями на отвлеченные темы, он замолкал, и мы надолго погружались в глубокомысленное молчание и могли сидеть так часами, заботливо подливая друг другу вина и одаривая друг друга взглядами, полными любви и обожания.
Юрок нагрянул ко мне ровно в шесть вечера. Говорю нагрянул, потому что иначе его ознаменовавшееся невероятным шумом, визгом и грохотом вторжение назвать нельзя. Юрка сопровождали растерянный шофер такси, нагруженный пакетами с вином и снедью, и некая длинноногая девица потасканного вида, впрочем, весьма смазливая.
Девица первым делом без разрешения обследовала квартиру, не забыв освидетельствовать спальню, где, хулигански посвистывая, простояла довольно долго, с радостным изумлением рассматривая покрытую огненно-красным покрывалом старинную двуспальную кровать – предмет моей давней, нескрываемой гордости.
Юрок, сделав суровое лицо, отобрал у опешившего таксиста пакеты, сунул ему в руку несколько скомканных бумажек и выставил за дверь.
Потом стремительно вернулся и, повизгивая и суча ногами от нетерпения, принялся разрывать пакеты своими толстыми пальцами, норовя делать все сразу, ничего не упуская.
Казалось, что их, Юрков, несколько. Или Юрок – один, а рук у него, как индийского божества Шивы (или Кришны? А может, Вишну? Или Брахмы?), четыре, и у каждой руки есть свое определенное назначение.
Угомонился мой друг лишь тогда, когда произвел в квартире полный разгром.
Консервные банки, бутылки шампанского и водки, завернутые в газету(?) горбатые красноглазые сельди, два погонных метра любительской колбасы, торт, конфеты, фрукты, блоки сигарет, батоны хлеба, букет цветов и еще что-то в свертках, пакетах, коробках – все было разбросано по стульям, креслам, столам и диванам.
Судя по всему, этот сумасброд решил поселиться у меня навсегда, с легкой тревогой подумал я.
Удовлетворенный, он уселся в моем кресле. С моим стаканом в руке. И плавно поводя рукой с зажатым в ней стаканом у меня перед носом, Юрок устремил на меня взгляд такой абсолютной безмятежности и такой ослепительной, прямо-таки неземной, голубизны, что я невольно зажмурился, представив в воображении почему-то берег дальний и синь бездонную небес.
– Познакомься, – наконец догадался он, развязно кивая на длинноногую, – моя новая любимая девушка. Зва-а-лась она Унди-и-на, – пропел он на знаменитый мотив. – Ундина, цыпа, подойди, не бойся. Подойди, подойди, этот скорбно молчащий тип не опасен. – Юрок ткнул пальцем в меня: – Вот, позволь, Уня, представить тебе моего друга, знаменитого художника Сержа Бахметьева,