Лира и Кошмар. Анастасия Олеговна Юрасова
она, делая еще один шаг навстречу Юлиану. – Это дневник?
Тот сделал шаг назад и крепче вцепился в свой жалкий блокнотик, словно там были описаны все тайны мироздания, видеть которые Ариадне строго-настрого воспрещалось. Девушка вздохнула, опустила плечи. Это было даже сложнее, чем казалось поначалу. Говорить с юношей, запертым в себе, было неприятно, неловко и как-то даже мерзко. Королева чувствовала себя втоптанной в грязь и ничтожной, как червяк.
– Я могу взглянуть, Ваше Величество?
– Если моя королева позволит… – У эльфа туго выходило вести светскую беседу. У его жены, впрочем-то, тоже, так что в некотором роде они были квитами. – Я бы предпочел оставить в тайне содержание своих записей. Клянусь всеми тремя ликами Триединой богини, там нет ничего, что оскорбило бы Ее Величество.
– Я верю, мой король.
И снова крайне неловкий обмен взглядами.
Им не о чем было говорить, нечего обсуждать. Огромная пропасть между повелительницей и слугой, между той, что выиграла лотерею, родившись единственным и старшим ребенком, и тем, кто был слишком мягок и добр, чтобы убить старших братьев и сестер, дабы добится титула наследного принца.
Так все и работало в этом мире. Побеждал тот, кому больше всего везло – или величайший из злодеев.
– Хорошего Вам дня, господин Юлиан… Мой король… Ваше Величество, – несуразно пробормотала Ариадна и, путаясь в длинных ногах, помчалась прочь, словно нашкодившая девчонка.
Ее не окликнули. Не попытались остановить.
Ночь нависла над столицей, звезды таинственно блестели в высоких небесах. Юлиан сидел на постели, поджав под себя ноги, и печально созерцал пустую комнату, роскошную, но вместе с тем такую чужую. В человеческих землях все было либо аляпистым и неуместным, либо топорным и суровым: никаких ажурных пинаклей, зачарованных пальметт, похожих на живые цветы, и таинственных герм, с которых на простых смертных взирали божественные лики Триединой – архитектура здесь состояла из тяжелого многоцветия, богатство и бедность выставлялись напоказ, а летящую легкость форм заменили четкость и приземленность: главные человеческие качества, которые круглоухие вкладывают в каждое свое творение.
Из его окна открывался вид на соседнюю постройку с громадным вимпергом над оконным проемом – не то усыпальницу, не то церковь, предназначенную для хвалебных од богине. Юлиан никогда не понимал человеческую логику: ну зачем, спрашивается, идти в отдельное здание, если можно помолиться в собственной комнате? Важно ведь не то, какие стены тебя окружают, а то, что ты чувствуешь, взывая к высшей силе.
А человеческие усыпальницы – и вовсе пустая трата времени, средств и места: зачем украшать труп и класть его на сохранение в красивый ящик, если можно просто взять и сжечь? Душа умершего в любом случае находится далеко отсюда, а в чертогах Триединой вряд ли будешь задумываться о том, насколько красиво выглядят твои косточки. Одним словом, люди были странными,