Без суда и следствия. Ирина Лобусова
вляпаться? Господи, когда я об этом думаю, у меня мурашки по коже бегают – как тараканы в столовой телестудии.
Болтовню Димки прервал мой шеф, Филипп Евгеньевич, сообщивший, что информация пока не поступила, но, если она поступит, меня обязательно вызовут, и отпустил домой.
Это было несколько лет назад, в год, когда меня вышибли из института. Я ходила на грани, и одна из знакомых силком потащила меня к модному психоаналитику (или психиатру). Он решил погрузить меня в гипнотический сон, но я совершенно не поддавалась гипнозу. Тогда он сказал, что я интересный случай в его практике и он решился попробовать другой способ. И объяснил:
– У вас ярко выраженное аутичное мышление. Это очень необычно, когда подобное явление и проявляется, и в то же время не проявляется так явно. Поэтому особенно важно то, что вы запомните.
Потом он стал произносить обычные слова (вы спокойны, вы спите и т. д.), я почувствовала, – как становится тяжелым мое тело. И вот что я запомнила лучше всего.
У меня были мокрые волосы – мокрые до такой степени, что вода стекала на лицо, плечи, грудь. Я сидела на песке, подогнув колени и обхватив их руками. Потом голова моя стала клониться все ниже и ниже, пока я не упала, а когда упала, песок начал забиваться в мои волосы, До корней, голова стала невыносимо тяжелой, теперь уже не вода, а песок струился мне в глаза, на лицо. Я пыталась стряхнуть его руками, но песчинки словно прилипали к коже намертво. Чтобы избавиться от наваждения (я боялась, что песок станет меня душить), я покатилась по песку и стала падать куда-то вниз, а потом открыла глаза и поняла, что падаю со скалы. Я летела вниз и чувствовала, как разрезаю собственным телом воздух. Кажется, я стала кричать, и тогда врач снял с меня сон. Он спросил, что запомнилось мне больше всего, больше, чем остальное, и я ответила – как песок забивался в мои волосы и еще страх, когда я падала со скалы. Тогда врач сказал, что никакому лечению меня подвергать не надо, что я сама себя излечу, смогу решить все свои проблемы, потому что достаточно сильный человек. Может, это странно и глупо, но, возвращаясь домой (медленно, нехотя останавливая машину у каждого светофора), я чувствовала, как невидимый песок снова намертво и тяжело забивается в мои волосы.
У подъезда стояли милицейские машины. Возле одной из них стоял коренастый омоновец небольшого роста. Он окинул меня дерзким, презрительным взглядом и плюнул на асфальт. Я резко затормозила, вышла из машины, с остервенением захлопнув дверцу, бросилась в подъезд. В вестибюле находились двое омоновцев. Я стала бегом подниматься по лестнице. Пустота отражалась от стен. Кто-то внутри оглушительно кричал о том, что я могла бы двигаться быстрее. А потом с Лестничной площадки я увидела распахнутую дверь своей квартиры. Я еще не знала, что произошло, только каким-то внутренним чувством понимала, что это – беда, непоправимая, страшная. Потому что не может быть ничего страшней, чем возвращаться домой и видеть настежь распахнутой дверь своей квартиры.
В прихожей я проталкивалась