127 часов. Между молотом и наковальней. Арон Ралстон
силах противостоять пустыне.
Эти искатели благосостояния не были первыми, кто переступил границу этой страны, а затем покинул ее как бесплодную пустошь. Во все времена общины древних поселенцев возникали в каньонах и затем исчезали в глубине веков. Обычно о том, что горы и отдаленные части пустыни более гостеприимны, люди начинали думать во время сильной засухи или вражеских вторжений. Но иногда невозможно найти правдоподобного ответа на вопрос о причине внезапного исчезновения целой культуры из определенного региона. Пять тысяч лет тому назад люди, проживавшие по берегам Барьер-Крик, оставили свои пиктограммы и петроглифы в Большой галерее и в нишах. Затем они исчезли. Поскольку нет никаких письменных свидетельств того, почему они ушли, их исход остался загадкой, давая пищу воображению. Глядя на их рисунки, заходя в их дома, сады и бродя рядом с кучами выброшенного ими мусора я чувствую связь с первопроходцами-аборигенами, которые жили в этих каньонах так давно.
Вскарабкавшись на столовую гору, я сразу получаю от ветра сильную оплеуху и начинаю с нетерпением ждать перехода через Хорсшу-Каньон, которым завершу свое путешествие. Я не могу дождаться момента, когда избавлюсь от этого унижающего ветра.
Судя по тому, что я увидел во время своей поездки, местность практически не изменилась с того времени, когда здесь жил Джон Гриффит. Бюро по землеустройству расширило лошадиную тропу столетней давности, установило редкие указательные столбы, но вездесущие разделительные заборы – характерная особенность Запада – здесь явно отсутствуют. Быть может, именно отсутствие заборов из колючей проволоки делает это место таким жутко удаленным. Я провожу много времени в труднодоступных местах – два или три дня в неделю в официально считающихся дикими уголках природы, – но в большинстве из них я не чувствую себя таким изолированным от внешнего мира, как на этой проселочной дороге. И потому что я так считаю, мое одиночество внезапно превращается в одинокость, которая иногда кажется чем-то непреодолимым. В то время, когда в городах региона бурлила жизнь, а Робберс-Руст приобретал свое имя, удаленная пустыня оставалась такой же дикой, как и в начале времен.
Через полтора километра после перевала Бёрр моя почти пятидесятикилометровая мучительная поездка против ветра наконец-то заканчивается. Я слезаю с велосипеда, подхожу к можжевельнику и при помощи U-образного замка прикрепляю заднее колесо моего велосипеда к дереву. Я не очень беспокоюсь о том, что кто-то может покуситься на мой велосипед, но как говорит мой папа: «Нет смысла искушать честных людей». Я бросаю ключи от замка в левый карман и поворачиваюсь к главной туристической достопримечательности – каньону Блю-Джон. Я иду по узкой тропинке кратчайшим наземным путем, теперь, когда ветер не задувает так противно мне в уши, я могу послушать на CD-плеере некоторые из моих любимых музыкальных композиций. Перейдя через несколько дюн из измельченного в порошок красного песчаника,