Лабиринт Осириса. Пол Сассман
изменения. Не так быстро, не так разительно, но все-таки происходили. Снесли ветхие жилища из сырцового кирпича, лепившиеся, словно грибы, в предгорьях массива Тебан, а их обитателей переселили севернее, в безликие постройки в Эль-Тарифе. Халифа различал вдалеке ровные ряды многоквартирных зданий, больше похожих на армейские бараки, чем на человеческое жилье. Сам горный массив, еще недавно выглядевший так, как, должно быть, выглядел во времена фараонов, испещрили безобразные бетонные блокпосты с генераторами, радиомачтами и прожекторами. Ниже, в самом центре Долины царей, заканчивались отделочные работы огромного нового музея и туристического центра. Финансируемый каким-то американцем, он строился два года и должен был открыться через пару недель – событие, порядком всполошившее шефа Хассани, ведь на церемонию открытия наверняка соберется половина правительства.
Все, что Халифа знал, все знакомые места и виды, все, на что мог привычно опереться взгляд, трансформировалось в нечто иное. И он тоже постепенно менялся. Чувствовал это. Юсуф Халифа, который беззаботно смеялся шестнадцать лет назад, впервые обнаружив это место, был не тем Юсуфом Халифой, который сидел здесь теперь.
Все люди, конечно, со временем меняются, но есть основа, которая остается незыблемой. Что-то вроде коренной породы. Халифа не мог избавиться от ощущения, что его основа деформируется. Порой он с трудом себя узнавал. Депрессия, внезапные, необъяснимые приступы гнева, разъедающее чувство бессилия, разочарования и вины.
Никогда он не был таким. В прошлом, какие бы испытания ни преподносила ему жизнь, а таких было немало, он умел справляться с трудностями и не позволял несправедливостям мира лишать себя душевного равновесия. А теперь… Их снесенный дом, отравленный колодец семейства Аттиа, финансовые затруднения Демианы, малыш на мотоцикле… Раньше он находил душевные силы уживаться с тем, что считал повседневной жестокостью жизни. Но сегодня это углубляло трещины в его и без того некрепком основании. Все разваливалось. И Халифа задавал себе вопрос, не потому ли он приходит сюда все чаще и чаще? Не за умиротворением, тишиной и свободой, а чтобы испытать облегчение от сознания, что вокруг все же сохранилось что-то долговечное и надежное.
Он отвинтил крышку купленной по дороге бутылки с водой, закурил и еще глубже спрятался в тень расселины. Впереди, чуть левее, он различил кирпичные развалины на холме Тота; справа – руины «промежуточной остановки», где древние строители усыпальниц задерживались по дороге в Долину царей и обратно. Что-то вроде древнего пункта отметки прихода на работу. Лик окружающих скал был покрыт граффити – десятками теснящихся друг на друге надписей, знаменовавших короткий, ускользающий миг в жизнях рабочих, некогда таких же реальных, как его, но теперь полностью затерявшихся в истории.
Один из таких рисунков находился совсем рядом: три картуша – Хоремхеба, Рамсеса I и Сети I, – выбитые в известняке человеком, назвавшим себя «писцом Амона Пэем, сыном Ипу». Подле стоял номер