Послевкусие. Галина Коваль
впитывает знания. Вечерами переписывает лекции. Крупными буквами выводит на обложке тетради имя и отчество преподавателей. Совсем скоро их сменят прозвища. Сейчас она их не знает. Девочки из группы на лекции ходят парами. Это те, кто проживают вместе в съёмных комнатах. Есть стайки из трёх-четырёх человек, они живут в общежитии. Есть такие же, как и она, одинокие, но страшно заносчивые, за ними приезжают машины после занятий. Одним словом, Маша ещё ни с кем не подружилась. В аудитории через два стола впереди от неё сидит молодой человек и никогда не оборачивается. Перед глазами вечно его сутулая спина и худые кисти рук на столе. Волосы слегка вьющиеся, лежат на ушах и шее. Мода сейчас такая, как во времена Высоцкого, обрастать и ходить мимо парикмахерской, под взглядами грустных мастериц. От сутулой спины молодого человека отлетает бумажный катыш. Ещё один! Никакой реакции. Преподаватель водит глазами по аудитории, ищет проказника. Маша оборачивается. У самой стены сидит озорница, её глаза сверкают смехом и счастьем, и не надо ломать голову, чтобы узнать, кто кидает бумажные катыши. Маша жестом показала ей – мол, отошли смс. Через минуту бумажный шарик плюхнулся на её стол.
«Если ты такая умная, дай мне его номер телефона».
Маша прочитала и обернулась, ожидая увидеть сердитое лицо, но лицо у проказницы было прежним, излучало мир и безмятежность. Маша заулыбалась и покачала головой, давая понять, что не знает номера телефона сутулого студента. Опять бумажный шарик упал, но уже на Машин стол. Прочитала:
«Он мой».
И совсем не была против строгого предупреждения.
В столовой к Маше за столик села та же проказница. Юбочка, как у пятилетней девочки, клетчатая, в складочку и такая коротусенькая!..
Маша разглядывала маленькую девочку с большой головой и непропорциональным телом.
– Я Хельга.
– Я Маша.
– А почему ты не удивляешься?
– Я пытаюсь определить происхождение твоего имени.
– У меня дед с бабкой эстонцы.
– А-а-а…
На подносе Хельги стояло две тарелки с рисовой кашей и две тарелки с творогом со сметаной.
– Люблю до не могу, – пояснила новая знакомая и заработала ложкой.
Все у нее было миниатюрным. Не плечи, а плечики. Не лопатки, а лопаточки, коленочки, ножечки, ручонки, лапочки. Подросток! Неестественно большой лоб и глаза.
– Дед и бабка цирковые лилипуты. Я их переросла, чуть-чуть.
– Здорово! – только и нашлась что ответить Маша. – А родители?
– Мать ушла за «гулливером» и сгинула, но прежде меня подкинула бабке с дедом.
– Сейчас живы-здоровы?
– Их уже нет. Лилипуты живут мало. Мне надо спешить.
Маша начинала волноваться. Что ни скажет, попадает впросак. Во рту пересохло. Она замолчала.
– Ты не будешь меня стесняться? – спросила девочка-лилипут.
– Не буду.
– А я тебе верю! – обрадовалась Хельга.
– Верь мне.
– Ещё больше верю! Сейчас я тебя поцелую!
Хельга