Небосвод Надиры. Giovanni Mongiovì
сицилийцев и африканцев в единый народ, хоть и те, и другие веровали в Аллаха, было гораздо сложнее – и в прошлом из-за этого даже возникали беспорядки среди населения, – совсем не то, что помочь вжиться в исламское общество христианам и иудеям16. И верно, в законах шарии17 о христианах и иудеях говорилось ясно, и ничего или мало что могло вызвать споры; они были зимми, то есть вассалами, вынужденными платить джизью, то есть, подушную подать, но все равно имели право жить в своей вере. Африканцы же были настоящими противниками, теми, у кого сицилийские сарацины вынуждены были оспаривать первенство на владение островом.
В рабаде же, где африканцев и не видели ни разу, в тот день тревожились больше всего о том, как бы не ударить лицом в грязь перед каидом Ибн аль-Хаввасом, эмиром Каср-Йанны, который неожиданно нагрянул к одному из своих сборщиков.
– Вот бы и Коррадо тут быть! – воскликнула Аполлония, едва завидела въезжавших в деревню всадников.
Аполлонии недавно исполнилось двадцать лет, она было хороша собой, с волнистыми каштановыми волосами и карими глазами. Белизна кожи делала ее еще красивее, так как у арабов девушки с европейскими чертами лица ценились больше. Не будь она христианкой, за ней наверняка ухаживали бы, и не будь рабад таким мелким предместьем, не будь обстановка там такой семейственной, кто-нибудь, несомненно, уже склонил бы ее принять ислам, пообещав выгодное замужество.
Микеле был немного младше Коррадо и сильно походил на отца. Он словно от рождения был трудягой, и, хотя рослостью не отличался, был крепок телом и работал без устали. У него не хватало пары зубов, сломались, когда ему было десять лет, зубами он попытался вытащить большой гвоздь из бревна.
– Коррадо, наверное, уже прослышал про каида, и они с отцом возвращаются с поля, – отозвался Микеле.
– Что за человек, этот каид? – спросила Аполлония скорее у самой себя, чем у брата.
Микеле растерянно глянул на нее и с ревностью в голосе ответил:
– Сидела бы ты дома, как сидят многие магометанские женщины.
– Я тут в рабаде не знаю никого, кто запирал бы сестру на ключ.
– Сестра Умара давно на глаза никому не показывается, а когда выходит из дома, закрывает лицо чадрой.
– Это значит, что есть братья еще ревнивее тебя. А к тому же Надире, чтобы мужчины обратили на нее внимание, одних глаз хватит.
Слова Аполлонии стали пророчеством, которое предвещало многое, что произойдет с этого момента…
Каид ехал по улицам средь всеобщего ликования толпы. Али ибн Ниму, которого чаще называли Ибн аль-Хаввасом, в народе любили. Даже имя его означало «демагог», то есть тот, кому благоволит народ. К тому же, он никогда не смог бы возвыситься до своего положения, если бы люди не поддержали его и не обладай он харизмой; выходец из рабов берберского племени, он выкупился на свободу и в конце концов стал каидом всей центральной Сицилии.
Ибн аль-Хаввас ехал на шикарном гнедом
Иудеи – так в Средние века называли евреев.
Шария – исламское религиозное законодательство.