Ослиная Шура. Александр Холин
но надо отдать ему должное – быстро справился с собой, снисходительно улыбаясь, поддержал тост хозяйки:
– А что, самое время!
Они пили армянский коньяк, закусывали поцелуями, пока оба не оказались, в конце концов, рядышком на медвежьей шкуре, в её косматых объятиях. Иногда Шура в мечтах представляла встречу с желанным именно такой, или ей только казалось, что раньше когда-то приходили полузапретные видения о такой встрече – это не важно. В данный момент важным было то, что желанный сидел рядом, послушен, влюблён и чертовски доступен! По крайней мере, в данный момент. Этого и хотела Шура.
Она с наслаждением, граничащим с необъяснимым восторгом, упивалась почти забытым запахом мужского тела, будившего в ней самые сокровенные, самые похотливые вольготные желания. До сей поры, эти желания даже не мечтали овладеть сознанием девушки, и существовали, загнанные на задворки подсознания. А теперь, подкреплённые фантазией художника и чувствительными запахами, они рвались наружу, обнажая свою свирепую жадность и неутолимый голод, требовали воплощения в жизнь, чтобы исполнить радостный ритуальный танец на сплетённых воедино телах.
Шурочка стала с нетерпеливостью измученного жаждой путника, одолевшего ненавистную пустыню, срывать с этого источника живительных наслаждений одежду, впилась в его обнажённое мускулистое плечо мелкими хищными зубами очумевшей мурены. К тому же, как свирепая дикая кошка расцарапала гладкую шкуру попавшейся в лапы дичи.
Роберт, не ожидая подобного чувственного садизма, незадачливо крякнул, но вскоре в унисон подружке стал избавляться от ненужных мешающих тряпок, помогая Шурочке также освободится от излишней одежды, хотя для неё это было делом одной секунды. Он снова увидел обнажённое женское тело, красивую высокую и тугую грудь, претендующую на роль девичьей, округлый живот с мелкими шрамами, оставшимися от беременности, и ясно почувствовал клокотавшее в ней онгоновое пламя[3] женского желания. Это было, пожалуй, самое главное. Сжимая в объятиях, целуя, лаская, распаляя её, он не давал, однако, одерживать над собой верх в этом столкновении двух энергий, двух полюсов, двух ипостасей жизни и смерти.
Вскоре, чуть ошалевшие, но ещё не желающие отказываться от нахлынувшей волны сексуальных откровений, они перебрались на Шурочкин водяной матрац, раздольем своим позволяющий проделывать всё, что ещё можно было придумать в технике и тактике секса. Придумать что-нибудь новое было довольно сложно, но оба очень старались и вывернули наизнанку всю свою изобретательность.
Шура так расшалилась, что икона Оранты – Божьей Матери Управительницы, висевшая над матрацем, свалилась на них. И, как ни странно, именно икона их остановила. Даже не остановила, а заставила прервать неутихающее сексуальное священнодействие.
– Осторожней, девочка моя, – Роби взял в руки икону. – Ух, ты!.. Ярославская школа и, кажись, довольно редкого письма. Откуда это? Шестнадцатый век. Уникальная вещица, между прочим.
– Ты
Пламя онгона – адский огонь.