Противостояние. Валерий Атамашкин
заклятье, чтобы обострить слух, но уже в следующий миг главный, как тогда на поляне закрыл глаза и начал вдыхать полной грудью. Определенно, он являлся каким-то жрецом, а то, что совершалось сейчас, было своего рода обрядом. Лук на плече главного не мог ввести в заблуждение. Сорах был прекрасно осведомлен о том, что искусство стрельбы из лука возводиться у эльфов, будь то темная или светлая их половина, в культ. И мальчики и девочки с самых ранних лет практиковались в стрельбе и метании копий. Воинская доблесть была для эльфов чем-то священным, сродни ненависти к людям и той священной войне, что каждый светлый эльф объявлял всей хумансовой расе и чрезмерной гордыни темных эльфов.
Закончив свой обряд главный, имя которого Сорах так и не узнал, поклонился лесу. Сорах с удивлением заметил, как завился, будто руки живого существа плющ. В унисон начали чирикать воробьи, послышалась песнь воробья, уханье филина, откуда-то вдруг каркнула ворона. Звук подхватил шорох белки на ветках дерева и шипение змеи в траве, которые тут же разбавились плесканьем воды ручья. Звуки смешались в одну единственную и неповторимую мелодию леса. Сорах заметил как презрение на лице светлого эльфа, адресованное в его сторону сменило восхищение священным лесом и гордость. Казалось, Местальэ говорил с лесными жителями. Плющ продолжал виться, и, через мгновение, Сорах увидел, как за силуэтом главного расстелилась, уходя вперед дорога, петляющая меж зелеными зарослями, от которых исходило приятное свечение.
– Тебе выпала честь вступить в самое сердце священного леса, хуманс, того, что вы называете Местальэ, коверкая его истинное имя – сказал главный – Король ждет тебя.
– Тунда! – гном услышал над своим ухом шепот Кирква и тут же открыл глаза, подскочив на ноги.
– Что стряслось? – Тунда удивленно огляделся по сторонам.
Глаза во мраке различили, как просыпаются остальные гномы его отряда. Повозка стояла на месте. Кирква остановил лошадей и более того сам стоял внутри повозки, самовольно покинув свой пост. Тунда нахмурился. Такого в походе, где каждый отвечал не только за себя, но и за жизни тех, кто рядом, допускать было нельзя. Должно было случиться что-то из ряда вон выходящее, чтобы Кирква поступил так. А для Тунды оправданием мог служить разве что вдруг вылезшее из-под земли стадо минотавров, перегородившее дорогу.
– Ты мне ответишь за свои шуточки! Что стряслось, я спрашиваю?
Кирква, молча, указал на дорогу.
– Иди и посмотри, что стряслось.
Тунда, извергая из себя самые страшные ругательства, которые он знал, подошел к краю повозки и выглянул наружу. Следом за ним двинулись остальные трое гномов. Лишь Кирква остался стоять на месте, проводив их взглядом. Гном, продолжая покрывать Киркву на чем свет стоит, высунул голову из повозки, и в следующий миг ругательства резко прекратились. Тунда присвистнул. На дороге, тут и там были видны следы сражения. Имперцы схватились с зелеными. И