Сокол Спарты. Конн Иггульден
жив? Как ты уцелел в ходе восстания, сбросившего спартанское владычество?
– Меня помиловали, как и еще три тысячи.
Говоря это, Ксенофонт сжал руку в кулак, который Сократ нежно погладил, чувствуя в нем легкую дрожь.
Перед началом трапезы Ксантиппа возблагодарила за пищу богиню Деметру вместе с морскими нимфами. Из мальчиков двое были рослыми и стройными, как саженцы кипарисов, а третий, с густыми смоляными вихрами, походил, судя по всему, на своего отца в детстве. Все трое с жадностью набросились на еду, каждую каплю масла подтирая хлебными корочками.
– Если ты был прощен, то почему тебя поносят на улицах? – не отступал Сократ. – Почему бросают в тебя камни и гнилые плоды?
Ксенофонт опустил голову.
– Отцы некоторых из них были казнены по приказу Тридцати. И теперь они обвиняют тех из нас, кто помогал им править, хотя мы хотели только порядка и лучшей жизни. А что принесла нам демократия, кроме разрушения? Скольких афинян мы потеряли при Сиракузах? Сколько еще погнило в их пещерных тюрьмах? Трижды к нам приходила Спарта и говорила: «Мы все эллины. Давайте положим конец войне между нами». И трижды демократия Афин голосованием презрела этот благородный жест. Даже когда мы терпели поражение, они пришли и предложили нам мир – но мы, афиняне, его отвергли.
– И ты на них прогневался? Ты счел, что спартанцы более благородны?
– Да, потому что так оно и было. Дело не в свободе мнения. Афины дали голос толпе – а чего она исконно хочет? Жить, не работая, лежать под солнышком и пожинать плоды, созданные другими! Конечно, я примкнул к Тридцати в их трудах. И я был прав.
– Ну а теперь? Афинский народ тебя простил?
– Нет. Он меня истязает. После всего того, что я для него сделал, он видит во мне врага! За долгую историю Афин мы держали власть всего один год. И это было время, когда в городе раздавался хлеб, а на сцене исполнялись великие пьесы. В городе не случалось беспорядков. Ни одному преступнику не было дозволено выбирать себе способ смерти. Те, кто угрожал спокойствию, уничтожались – и результатом тому был мир.
– Ты говоришь, с казнью тех преступников насилие прекратилось? – спросил Сократ почти шепотом.
Ксенофонт с унынием покачал головой.
Мальчики замерли, перестав даже есть.
– Если бы. День ото дня, месяц от месяца становилось все хуже. Мы думали, что со смертью главарей остальные угомонятся и внимут букве закона, но все пошло наоборот. Сначала подняли головы сродники главарей, а там их число начало отрастать, словно головы у Гидры. На каждой улице, словно из ниоткуда, возникали незнакомые крикуны, ратующие перед толпами. Мы приказывали всем разойтись и особо не церемонились. Ввели в кварталах города запрет на ночные гуляния, а число казненных неуклонно росло.
– Но наступил ли в итоге мир? – веско спросил Сократ.
– Нет. Они восстали, с факелами и железом. На всех улицах, приканчивая правителей прямо в постелях, убивая, разграбляя и…
Он передернул плечами, стряхивая с себя тяжелые воспоминания.
– Но