Бабушки (сборник). Дорис Мей Лессинг
нной с помощью собственной сноровки из старого топляка, лунной ночью он разбился об эти семь черных камней, совсем недалеко от своего домишки, в котором всегда горела керосиновая лампа, надежно, как маяк, созывавшая в бухту маленькие кораблики, способные протиснуться в нее через риф.
Сейчас территория вокруг «Бэкстера» была усажена огромными деревьями, в тени которых прятались столики и стулья, а с трех сторон лежало дружелюбное море.
Вверх, петляя между кустами, шла дорожка, которая вела к Садам Бэкстера, и как-то в послеобеденное время по ней не спеша поднималась группа из шести человек, четверо взрослых и две маленькие девочки, чей радостный визг эхом отзывался на крики чаек.
Впереди шли двое симпатичных мужчин, уже не юных, но лишь человеконенавистник мог бы сказать, что это люди среднего возраста. Один из них хромал. За ними шагали две такие же симпатичные женщины лет шестидесяти – но, естественно, никому бы и в голову не пришло назвать их престарелыми. Они остановились возле стола, который, очевидно, видели уже не впервые, сложили на нем пакеты, свертки и игрушки; кожа у прибывших была холеная, блестящая – эти люди умели пользоваться солнцем. Они сели, женщины вытянули длинные гладкие коричневые ноги, непринужденно обутые в сандалии, дали временный отдых умелым рукам. Женщины расположились по одну сторону стола, мужчины по другую, а девчонки прыгали: шесть светловолосых голов. Они, конечно же, родственники? Это наверняка матери этих мужчин; а те – точно их сыновья. А девчонкам, уже кричащим: «Хотим на пляж!», для чего надо было спуститься по каменистой тропинке, бабушки, а потом и отцы, велели вести себя хорошо и играть спокойно. Дети сели на корточки и принялись составлять в пыли узоры из собственных пальцев и маленьких палочек. Хорошенькие девочки: значит, эти симпатичные взрослые – их родственники.
Из окна «Бэкстера» показалась девушка, она крикнула: «Как обычно? Принести вам, что и всегда?» Одна из женщин помахала ей рукой в знак согласия. Вскоре появился поднос со свежими фруктовыми соками и бутерброды на цельнозерновом хлебе – подтверждая, что эти люди заботятся о своем здоровье.
Тереза, которая только что сдала выпускной экзамен в школе, решила на год уехать из Англии, после чего вернуться и начать учебу в университете. Это она рассказала уже несколько месяцев назад, а взамен ее просветили на тему – как учатся эти девчонки. Вот и сейчас она спросила у них: как дела в школе, и сначала одна ответила, а потом и вторая подтвердила, что там все классно. Хорошенькая официантка побежала обратно в ресторан, на свое рабочее место, улыбнувшись двум мужчинам, отчего женщины тоже обменялись улыбками друг с другом и со своими сыновьями, один из которых, Том, заметил:
– Она же никогда не вернется в Британию, ведь тут все парни – руками и ногами за то, чтобы она осталась.
– Тем глупее будет с ее стороны выйти замуж, – ответила одна из женщин, Роз – на самом деле Розанна, мать Тома. Но ей возразила другая, Лил (или Лилиан), мать Иена:
– Ой, ну не знаю, – сказала она, с улыбкой глядя на Тома. Такое признание их существования, которого, в сущности, и добивались мужчины, заставило их кивнуть друг другу, шутливо поджав губы, как будто этот или похожий диалог у них разыгрывался уже не впервые.
– Все равно, – сказала Роз, – девятнадцать лет – это слишком рано.
– Но кто знает, как все повернется? – спросила Лил и тут же покраснела. Почувствовав это, она скорчила рожицу, озорную или даже дерзкую, что совершенно не вязалось с ее характером. Остальные обменялись взглядами, которые так просто уже не объяснить.
Все вздохнули и, услышав друг друга, рассмеялись, это был настоящий искренний смех, который, как казалось, и выражал недосказанное. Одна из девочек, Ширли, спросила: «Над чем вы смеетесь?», а вторая, Элис, добавила: «Что тут смешного? Я не вижу в этом ничего смешного», и ненамеренно скопировала бабушкино выражение стыдливого озорства. Лил снова стало неловко, и она снова покраснела.
Ширли, которой хотелось внимания, не унималась: «Папа, в чем же фишка?» – и тут оба отца принялись ловить и шлепать девчонок, а те выражали недовольство, вырывались, но возвращались, а потом бросились к бабулям на колени в поисках защиты. Разнежась в их объятиях и сунув в рот большой палец, дети закрыли глаза и принялись зевать…
День был жаркий.
За соседними столиками, так же стоявшими в тени деревьев, блаженствовали и другие такие же счастливые люди. Море, со всех сторон окружавшее невысокий мыс, вздыхало, шипело и тихонько билось о камни, голоса звучали тихо и лениво.
В окне «Бэкстера» показалась Тереза с подносом, на котором стояли прохладительные напитки, она ненадолго остановилась и посмотрела на семью. По ее щекам потекли слезы. Она влюбилась в Тома, потом в Иена, потом снова в Тома – за их внешность, за их спокойствие, за что-то еще; влюбилась в их довольство, словно они купались в радости всю свою жизнь, а теперь излучали ее волнами удовлетворенности.
А как они обращались с дочками, с какой легкостью и ловкостью! И бабушки всегда рядом, и их уже не четверо, а шестеро… но были же и матери, ведь у всех детей они есть, и у этих девочек были Ханна и Мэри, обе поразительно