Коммунальное счастье мое. Надя Лоули
своим ухажерам, или как ты их там называешь, бой-френдам, что ты живешь в коммунальной квартире!
Николай Степанович. Тьфу на них всех! Язык сломаешь: «брефесты», «френды», по-русски говорить разучились! Жили спокойно в Советском Союзе, так нет – развалили, продали и душу, и язык! (Хватается за сердце и медленно уходит. Ворчит). Спокойно умереть не дадут…
Екатерина Михайловна (в сторону соседа). Спокойной ночи, Николай Степанович, не переживайте так! (Потом в сторону Оленьки). Когда будете жить с мамой в отдельной квартире, вот там свои порядки и устанавливайте. (Не прощаясь, уходит и тоже ворчит).
Оленька. Вот завели «ду-ду», еще только 11.15! Надоела коммуналка проклятая! Уж скорее бы расселили! (Подходит к телефону и снимает трубку). Вадик, ты звонил? (Смеется). Я тоже тебя люблю! (Разговаривает).
Освещенный коридор с телефоном затемняется. Играет тихая нежная мелодия. Кухня тоже темная, только большое окно высвечивается и выхватывает силуэт одинокой женщины.
Лера (печально). Ну вот, все правильно. И это у меня забирают. Вернее, покупают, а потому – имеют право. А я права – не имею! У меня на это право – нет денег. Все очень просто. Попробуй объясни хозяевам новой жизни, что я родилась в этой квартире, делала первые шаги по этим бесконечным коридорам, пошла в школу, писала первые стихи, влюбилась, вышла замуж… (Подходит к столу, гладит его рукой и садится на стул). Вот на этой самой кухне двадцать лет назад гуляли всей коммуной на моей свадьбе. (Встает со стула. Возвращается к окну). Оленька здесь родилась, выросла, вон какая красавица и умница! (Показывает рукой в сторону Оленьки, которая все еще разговаривает по телефону. Сквозь слезы продолжает). Похоронила родителей тоже отсюда… (Ходит по кухне). Да, да, все правильно. Кому это интересно знать? Никому! А может, все и к лучшему: на новом месте – новая жизнь? Не будут стены напоминать о бывшем счастье… (Читает стихи) «И только молодость бессонна: час песен, поцелуев, драк… Как привиденье граммофона, белеет клумбовый табак…»
Музыка заглушает ее голос. Кухня затемняется, и свет выхватывает кусок Владимирской площади, освещенной фонарями. Силуэты влюбленных, стоящих у памятника, случайные прохожие пробегают мимо. Ночь надвигается на город, площадь пустеет.
Явление четвертое
На следующий день. Кухня. У открытого окна курит Лера. Входит Нюра с кастрюлей.
Нюра. Говорят, что скоро Владимирский рынок закроют на ремонт. Что хотят – то и делают! А после ремонта – раз, и откроют уже супермаркет! И цены сделают как во Владимирском пассаже! Слыханное ли дело, картошка опять подорожала в два раза!
Лера (задумчиво). Бог с ней, с картошкой! Вы, Нюрочка, согласились бы жить в деревне? Нет, не на даче – летом, а в самой настоящей, с печкой и огородом?
Нюра (всплескивает руками). Валерия Георгиевна, да что вы такое говорите! Вы когда-нибудь в деревне-то были? Печку топили? За водой с ведрами ходили? (Возмущенно гремит посудой).
Лера (виновато). Нет, конечно, в деревне не жила, но я люблю деревню. Вот, помню, после института