Химия чувств. Юлия Александровна Столярова
такое сердцебиение, отбивающее приличный ритм. Значит, живой, сделала заключение и попыталась слезть и отстраниться от несущего одни неприятности индивидуума. В следующую секунду руки этого вандала, оставившего без электричество весь универ и прикончившего мой старенький фотоколориметр, самонадеянно расположились на моей заднице. На губах снова заиграла довольная улыбка и Дмитриевич приоткрыл свои глаза, радостно ими сверкая в мою сторону. Невольно мой взгляд остановился на отсутствующих бровях мужчины и сожжённых ресницах. Фотоколориметр оказался тем еще бойцом, не давшись новому кадру без боя, принес, так сказать, значительный ущерб. Начинаю снова хохотать на всю аудиторию, сидя верхом на Дмитриевиче и видя его безбровое выражение лица – а ля покорителя женских сердец.
– Ты чего смеешься-то? – насторожился новый кадр, а я не обращая внимания на руки, которые совсем недавно приносили мне явный дискомфорт, продолжаю на нем сидеть и открываю зеркальце, являя собственное отражение мужчине. Дмитриевич внимательно всматривается в зеркало, скидывает молниеносно с моей задницы свои руки и начинает ощупывать лицо в том самом месте, где лишился волосяного покрова, осталась только борода и щетина. В следующий момент наступает законная за эти дни неприятность для меня, в аудиторию входит Гришенька и видит картину Репина – Приплыли. В два счета спрыгиваю с мужчины и оказываюсь около него уже на ногах. Дмитриевич задирает голову, лежа все также на полу, на вошедшего и присвистывает.
– Гриша, это не то, что ты подумал, – как по сценарию говорю я, стандартно-дежурную фразу. Только сама в нее сразу же не верю. Всегда в фильмах и книгах именно это предложение заставляет подумать именно о том, о чем не стоит. Новый кадр медленно поднимается с пола и кинув мне хитрый взгляд произносит моему жениху:
– Слушай, она у тебя прямо с цепи сорвалась, кидается на всех мужчин кафедры! Вчера в мужской туалет забралась и подглядывала, не знаю, не знаю…. Куда смотрел ректор при приеме на работу такой сотрудницы.
Глаза Гришеньки округляются до размера блюдец. Я машу отрицательно головой и кручу у виска, показывая жестами, что этот тип не в себе. Но все мои жесты со стороны напоминают какой-то немой спектакль идиотизму. Дмитриевич отчего-то останавливается около моего жениха, поравнявшись с ним ростом, потом поворачивается полубоком и посылает мне фразу в его репертуаре:
– Мариночка, – меня передергивает, – Я не против того, что ты мне обещала минуту назад!
И выходит. А я стою и хватаю ртом воздух от возмущения. Это что я ему могла пообещать минуту назад? Засунуть отвертку, которой он прикончил мой прибор в задницу? Напыщенный, самоуверенный гад! Вот и первый скандал, интриги и расследования примчали экстерном, так сказать. Гриша пытается совладать со всеми бушующими в нем эмоциями и выдает:
– Это что сейчас было?
– Я тебе все объясню, – быстро тараторю я, хватая под руку жениха и таща за собой в студенческую столовую.