Цветок, что умирает после рассвета, не человек ли это?. Ару Василиск
их было почти не отличить от крови. Лепестки лежали вокруг девушки широким полукругом, запятнали собой соседние сиденья и разнеслись уже далеко по вагону, поэтому окружающие жались от несчастной по сторонам, брезгливо напрягаясь в попытке спрятаться от возможного заражения. Все деликатно отводили взгляд, но как один натягивали повыше воротники, прятали голые руки в карманах, старались не вдыхать, право слово, всё выглядело так, будто девушка представляла собой сбежавшую из инфекционного отделения опасную больную. Впрочем, большинство из них было перепугано сплетнями из интернета или знакомы с этой болезнью не понаслышке. Глухое неодобрение – вот что виднелось в глазах людей, но встречалась и жалость. Джеха был из того меньшинства, испытывавшим искреннюю печаль, ведь, судя по всему, девушка давилась лепестками уже увядающими, опасного чёрно-красного цвета.
Диагноз «нелюбимый» мог показаться насмешкой, даже издёвкой, но правда была в том, что жить такому пациенту оставалось недолго. Как измерить силу любви? Люди бросались с мостов, побеждали в войнах, проигрывали в дуэлях – чем не мера? Они влюблялись и расставались, знакомились и расходились, как прежде, но теперь болезнь вторгалась в отношения. Жизнь «нелюбимых» полностью зависела от возлюбленных. Их уход означал конец. Быть нелюбимым сложно, вполне переживаемо, однако всё становится сложнее, когда твоя любовь уходит от тебя, забирая твою жизнь себе в качестве прощального подарка. Вспоминали ли эти люди о других, тех, с кем вдох делился пополам? Впрочем, цветок мстил всем на долгие года вперёд. Алые лепестки – от крови ли, от любви ли – летели туда, где кто-то томился от пылающих чувств.
Болезнь лечилась, но только взаимными и крепкими чувствами в течение долгих лет и имела шансы исчезнуть навсегда. Джеха видел такие пары издалека, чаще всего по телевизору. Их приглашали на шоу с дурацкими названиями, плохая мина при плохой игре. Узнать исцелившихся было проще простого – каждый шрам словно подсвечивался изнутри, вместе они были лабиринтом, пройти который было суждено не каждому. Это сияние делало их героями. На фоне многих, что умирали, так и не дождавшись взаимности, или кончали жизнь самоубийством, не дожидаясь начала третьей стадии, они и были героями. Был прав не тот, кто выжил, но рассказал об этом. Вот они и говорили – о любви. Чаще к определённому человеку, но богу тоже перепадало.
С религиями у Джехи не складывалось: его не хватало на веру в высшее существо, зато он щедро одарял своей верностью людской род. Дружеское плечо было надежнее и крепче, чем сотня перерождений. Казалось бы, вот он – холодный и рациональный разум, но душа его принадлежала что ни на есть самому настоящему мечтателю.
В год, когда родился Джеха, болезнь нелюбимых была почти никому не известна. Да и появилась она внезапно, словно до этого была тщательно охраняемой государственной тайной. Сейчас об этой болезни писали все, кому не лень, вмиг посыпались гранты на исследования, даже разрабатывались вакцины, чтобы раз и навсегда покончить с заразой. Беспокойные и любопытные люди пытались узнать всё возможное о заболевании, которому в самом его начале хотели дать название слишком броское, глупое, претенциозное по своему звучанию – «чума нового века». Но волна паники схлынула так же быстро, как и появилась. Люди поняли, что вокруг всё по-прежнему. Никто не спешил падать на улице, истошно хрипя и забрызгивая окружающих артериальной кровью. Вероятность заражения «болезнью нелюбимых» была ниже, чем заразиться гриппом или опоздать на утренний автобус до работы.
Дело было в том, что этой болезнью могли заразиться только те, кто уже был влюблён. К тем, кто любил сильно и страстно, но совершенно без шансов на взаимность, кто уже в какой-то мере привык к постоянному чувству безнадёжности и отчаяния – ко всем ним приходила болезнь, принося с собой возможность заявить о себе.
Сказать ему или ей: «Вот я – перед тобой. Не могу ни жить, ни дышать, ни любить, без тебя всё пусто. Прими меня со всеми чувствами, иначе я умру».
Болезнь словно толкала на действия, заставляла прячущегося в скорлупу выйти наружу и громко крикнуть о своих чувствах, зачастую в последний раз. Возможно, что это было жестоко. Но разве великая любовь не должна быть таковой? На грани безумия, безысходности и умопомрачения? Чтобы искры разлетались во все стороны, сжигая всё ненужное и наносное? И когда буря стихнет, стало возможным построить на осколках смущения, теперь окончательно разрушенного, отношения, что будут крепче любых стальных оков?
Джеха не мог понять такую любовь. Говоря откровенно, он и не пытался. Живя в этом мире, он чувствовал себя будто бы чужим, никому не нужным. Он знал, что это было неправдой, у него были родители, друзья и читатели. Но… всё же. Как только он надевал наушники и включал музыку, он окунался в холодную и прозрачную воду, где было тихо и спокойно – особое пространство, в котором никто не знал его, ведь никому не было до него дела и нигде его толком не существовало. Такое вот никогде.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно