Историческая память кубанского казачества. Попытки осмысления трудных (спорных) вопросов. Андрей Викторович Дюкарев
войны, который «…представляет собой многообразный и частично противоречивый феномен»[22].
При этом коллаборационистами в одинаковой степени считают как граждан СССР, так и эмигрантов Белых армий, проигравших в Гражданской войне. Интерес вызывает вопрос, какова же была доля казаков в коллаборационистском движении. По мнению Е.Ф. Кринко, наиболее вероятным представляется определение общей численности казачьих частей, воевавших на стороне противника в годы Великой Отечественной войны, в 70-80 тысяч человек, а доли потомственных казаков в них примерно в 50 тысяч человек[23]. В рамках этих цифровых показателей надо учитывать, что только 1430 казаков из состава Казачьего Стана, выданных советским властям в г. Лиенце, принадлежало к эмигрантам первой волны[24].
Безотносительно к процентному соотношению казаков-эмигрантов и советских казаков, вовлеченных в коллаборационизм, все они в большинстве своем отталкивались от конфликта скрытого или явного с Советской властью. Это положение обозначено и доказано в диссертационном исследовании О.В. Ратушняка: «Коллаборационизм казаков был обусловлен в первую очередь обидами на советскую власть и проводимые ею репрессии казачества, а также боязнью новой волны репрессий после окончания Второй мировой войны»[25].
В масштабе исторического процесса, именно Революция 1917 года и последовавшая Гражданская война явились первопричиной казачьего коллаборационизма, который отсрочено во времени, проявит себя в 1941-1945 гг. Такового же мнения придерживается и видный исследователь отечественного коллаборационизма С.И. Дробязко, отмечая, что «…советский коллаборационизм представлял собой весьма сложное и неоднородное явление. Однако не подлежит сомнению, что его истоки восходят к событиям 20-летней давности – революции и Гражданской войне в России 1917-1922 гг.»[26].
Коллаборационизм как комплексное явление, наиболее масштабно проявился в ХХ веке. Но для России с ее патриотической морально-этической матрицей, не допускающей никакого взаимодействия с врагом, в соответствии с ментальностью русского народа – это чревато своеобразным когнитивным диссонансом.
С одной стороны, закрепившаяся на генном уровне невозможность союза с любым внешним противником и безоговорочное социальное осуждение отступников, пошедших на такой шаг. С другой стороны, социальный катаклизм 1917-1922 гг. привел не только к изменению вектора развития России, но и к сбою и уничтожению этических программ, определяющих целостность российского социума. Сила ненависти и не прощения к политическим оппонентам и представителям новой социальной формации в лице активных представителей советской власти была столь велика, что пересиливала все старые морально-нравственные императивы.
На первоначальном этапе Гражданской войны основная масса казачества старалась соблюсти нейтралитет, не оказывая явной поддержки ни одной из сторон политического противостояния.
Однако,
Семиргяга М.И. Коллаборационизм. Природа, типология и проявление в годы Второй мировой войны. М.: РОССПЭН, 2000. С.7.
Кринко Е.Ф. В составе Вермахта и СС: коллаборационистские казачьи части // Исторические и политологические исследования. 2013. № 4 (54). С. 268.
Дробязко С.И., Романько О.В., Семенов К.К. Иностранные формирования Третьего рейха. М.: АСТ: Астрель, 2011. С. 649.
Ратушняк О.В. Казачье зарубежье как социально-исторический феномен: образование, структура, проблемы общественно-политической, социально-экономической и культурной жизни (1920–1960-е гг.): автореф. дис. … д-ра. ист. наук. Краснодар, 2018. С.19.
Дробязко С.И. Русский коллаборационизм 1941–1945 гг. как рецидив Гражданской войны // Страницы истории Второй мировой войны. Коллаборационизм: причины и последствия. Материалы научной конференции. Москва, 29 апреля 2010 г. Институт диаспоры и интеграции (Институт стран СНГ). М., 2010. С.70.