Восьмая личность. Максин Мей-Фан Чан
что я действительно завидую.
– Алекса-а-а! Поторопись! Я не собираюсь тратить на тебя весь день. У вас, барышня, есть пять минут!
Это моя мачеха, Анна, она стоит внизу и кричит во всю силу своих очаровательных маленьких легких. Она явно раздражена. Мы с Эллой закатываем глаза.
Меня воспитывала Анна после того, как моя мать покончила с собой – тут пауза на эмоции. Если в юности я чему-то и научилась, так это тому, что нельзя отмахиваться от сложных чувств. Много лет я изо всех сил старалась избегать их, опасаясь, что они погубят меня. Утешалась едой, выпивкой, мастурбацией, а иногда и тем, что резала себя – по задней стороне ног, часто тупым кухонным ножом. Это неаккуратное свежевание собственного тела загоняло мою боль внутрь и помогало мне скрывать от окружающих свою ярость – результат печальной жизни моей матери и ее одинокой смерти. Я была слишком тщеславна, чтобы резать себе руки, и не желала, чтобы люди судили меня или жалели, считая, будто я ненавижу себя, хотя, если быть абсолютно честной, временами я себя действительно ненавидела.
Когда один из родителей убивает себя, ты живешь с мыслью, что ты недостаточно хорошая. Но еще ты понимаешь, что всегда есть выход. Вопрос только, скольким ты при этом причинишь боль. Знаю, это эгоизм.
Мне было девятнадцать, когда Анна предложила пройти через лечение.
«Я заплачу», – сказала она и заплатила. Я прошла через лечение, и оно помогло. Четыре года я болтала без остановки. Я в полной мере овладела языком психиатров: зондирование чувств, повторяющееся поведение, модели саморазрушения. Я поняла, почему самосвежевание казалось мне более безопасным, чем ярость; почему мастурбация пугала меньше, чем настоящая близость: почему переедание давало ощущение, что мое Тело защищено, и почему болтовня имела целительный эффект. В те времена Анна воспринимала меня как типичного подростка – бешеного, капризного, подавленного – и за это винила моего отца, а с себя всю ответственность снимала. В конечном итоге я стала для Анны яблоком раздора. Неудобным напоминанием о человеке, моем отце, который встал и ушел. Однако я не забыла, что она сделала, вернее, чего она не сделала. Я оставила в мозгу крохотную зарубку на тот случай, если понадобится вспомнить об этом; обида была одним из многих чувств.
– Пора идти, – говорю я, беря джинсовый рюкзак и солнцезащитные очки.
Элла улыбается и наклоняется ко мне.
– Ты надела платье задом наперед. Кто тебя одевал, Долли?
Ощупав ворот, я обнаруживаю под подбородком этикетку, которая должна быть сзади. Смущенная, я смеюсь, переодеваю платье и одергиваю его.
– Вот так, – улыбаюсь я.
Элла и Анна единственные, кто, кроме моего прежнего мозгоправа, знают о моих других личностях. На третьем году лечения я решила открыть правду и призналась, что во мне живут и другие люди, и именно тогда мне поставили диагноз ДРС[4].
Диссоциативное расстройство личности, ранее известное как синдром множественной личности, вызывается большим количеством факторов, в том числе и эмоциональной травмой, полученной
Диссоциативное расстройство личности, состояние, когда человек попеременно ощущает себя то одной, то другой личностью; его поведение при этом определяется тем, какая из этих личностей доминирует.