Ностальгия по Северам. Анатолий Стожаров
Это не добровольная народная дружина, где по вечерам по разнарядке, матерясь, ходят по улицам бабки с красными повязками.
Это боевая комсомольская дружина. Без особых примет гуляют по окрестностям крепенькие ребята в спортивном прикиде. Вот пьяный амбал пристает к стайке девушек.
– Ну-ка отойдем, паренек!
Отошли за угол – дыц! дыц! – два-три крепких удара. Качественно, по-боксерски.
– Еще раз увидим – будет хуже!
Вот так, простенько, но эффективно.
А вот таскает штангу мастер спорта по греко-римской борьбе, сейчас она называется классической, Зиновий, ростом метр шестьдесят, весь круглый от накачанных мышц.
Три года эта «качалка», как бы сегодня сказали, была мне родным домом.
Заканчивается тренировка, распаренные после душа «атлетические гимнасты» одеваются не спеша, хохот, анекдоты и ощущение не зря проведенного времени.
Вот один очередной вскидывает руку в прощальном приветствии: «Уе!» И слышит в ответ разноголосый хор: «Бывай!»
Волею судеб после третьего курса занесло меня в Ульяновский педагогический институт, который успешно и окончил. Раз и навсегда поняв разницу между императорским университетом и областным педвузом.
И со всем этим багажом приехал (не по распределению, а добровольцем) на Крайний Север.
Лагерь
Пионерский лагерь, конечно. Что это такое мы, сельские школьники, представляли слабо. Наше дело летом – на колхозном токе; свекла, кукуруза на силос. Помню, лет в шесть, еще перед школой, сидел на шее (на спине ноги не позволяли: спина-то была, как диван) здоровенного мерина, который тупо утаптывал силосную яму. Дядя Витя дал поводья.
А родные огороды – десять соток картошки! Это ж надо было посадить, окучивать, тяпкой рубить сорняки. И так с первого класса, да и в студенчестве приходилось. Лето-то длинное.
Пионерский лагерь был у нас в программе пединститута, на третьем курсе. Я записался на первый заезд, отработаю, думаю, три недели и – к Валерке на пароход, на «Грузию», каждое лето там пропадал месяцами.
«Чернильницу» (такие вещмешки тогда были, типа солдатских) – на плечо и – на вокзал. Станция Глотовка – семьдесят километров в сторону Саранска.
На самом деле большое село, за ним – пруд, и уж за ним – лагерь. Десяток корпусов деревянных, огороженная территория. Начальницу звали как-то совсем уж по-старорусски – Серафима Михайловна!
«Тебя-то я и жду, – говорит. – Иди к завхозу дяде Грише. Он все объяснит». Он и объяснил: «Первая смена: второй – пятый классы, двести человек, два десятка пионервожатых, кухня, амбулатория. Короче, мужиков всего трое! Физрук Володя, музыкант Толик, ты третий!»
А у меня была редкая должность – плаврук. Пруд-то был метров семьдесят на двести. Тут глаз да глаз!
«Но главное не в этом, – сказал завхоз, – главное – отбиться от местных. Два десятка молодых девок! Вот, держи», – и протягивает мне плетку, сплетенную из телефонного кабеля. Я нерешительно взял. «Если уж совсем худо, то… – и достает из угла