Счастье на бис. Юлия Волкодав
привычка всех астматиков при первых тревожных признаках садиться у него работает четко. Для Сашки самое главное – излучать спокойствие. В любой ситуации, а ночью особенно. Он ее, может, для того и зовет.
– Что случилось? – Неспешно (теперь уже неспешно, так нужно) подходит, садится на край постели. – Ну, что такое?
– Пить хочется.
На тумбочке у его кровати всегда стоит термокружка, в которой с вечера заготовлено теплое питье, обычно чай с молоком. Сашка на нее выразительно смотрит.
– Кончилось!
А вот это плохо. Кружка большая, на пол-литра. Сильная жажда – признак высокого сахара. Сашка тянется за глюкометром.
– Руку давайте.
Она к нему на «вы» почти всегда. И лучше бы тех ситуаций, когда прорывается «ты», совсем не существовало.
Глюкометром приходится пользоваться часто, но она следит, чтобы пальцы успевали заживать, постоянно чередует руки. Когда он попал к ней, на правую было страшно смотреть, потому что колол он всегда себя сам. Страшная тайна Всеволода Туманова – он переученный левша. Пишет правой, а микрофон всю жизнь держал левой.
– Всегда у тебя сначала гадости, потом радости, – ворчит он.
– Что поделать?
Сашка сцеживает капельку крови на полоску, напряженно смотрит на экранчик. Многовато, но не критично. Видели и хуже.
– Ну что там?
– Жить будем. Чуть-чуть добавим инсулина.
Он горестно вздыхает, но Сашка хорошо знает, где его неизменный артистизм, а где настоящие печали. Сейчас Туманов на сцене. Потому что никаких особых неудобств ее назначение ему не доставит. Но он с лицом героя-панфиловца, идущего с лопатой против танка, медленно расстегивает пижамную куртку, чтобы дать Сашке доступ к маленькому приборчику, на котором достаточно нажать всего лишь одну кнопку. Все, дополнительная доза инсулина введена. Мог бы и сам справиться, артист. И даже не почувствовал же ничего, но как не пострадать на публику?
– Всё, с гадостями закончили, – она застегивает на нем куртку, помогает удобно устроиться под одеялом, – сейчас будут вам радости.
– Наконец-то! Я уж и не надеялся! – язвит он.
Сашка идет готовить свежий чай. Сна уже ни в одном глазу, причем у обоих. Она сова, и в три часа ночи ей как раз хорошо. Зато в восемь, когда он бодрый и веселый заруливает на кухню, Сашке хочется сдохнуть и искупаться в тазу с кофе одновременно. Кто он в птичье-биоритмической классификации, Сашка не возьмется определять.
Он сам по себе. Почти пятьдесят лет гастрольной жизни способны сбить любые внутренние часы, даже если бы их изготавливали швейцарцы. Он может резво скакать с раннего утра, а может весь день провести в постели, если его оттуда не выгнать.
Ночью ей его особенно жалко. Она знает, как он боится ночи. Хорошо помнит, как в первые месяцы категорически не хотел оставаться на ночь один, как долго еще жил в нем страх задохнуться. Сейчас все проще, он даже шутит, играет на публику. Но всем было бы лучше, если бы обходилось