Старуха. Михаил Широкий
спасатели, извлекли из ямы Руслана, полубесчувственного, без кровинки в лице, со сломанными руками и сотрясением мозга, и увезли в травматологию, – всё это время Добрая, не шевелясь, точно статуя, стояла на прежнем месте и с неослабным вниманием, широко раскрыв глаза, словно не желая упустить ни одной мелочи, наблюдала всё происходящее. И с губ её не сходила вначале чуть приметная, а затем всё более явная и откровенная торжествующая, победительная усмешка.
IV
Как-то утром, вскоре после описанных событий, Серёга, приятель Миши и Димона, один из непременных и активнейших завсегдатаев и заводил их дворовой компании, зашёл по какой-то надобности в свой сарай, находившийся в некотором отдалении от Димонова, на окраине длинной вереницы сараев. Повозившись там немного, он уже собрался было уходить, как вдруг заметил сквозь переплёт ветвей и зелени неторопливо шествовавшую по близлежащей аллее Авдотью Ефимовну. По-видимому, старуха решила прогуляться в начале дня, когда во дворе обычно бывало тихо и безлюдно, в гордом одиночестве. Насладиться прекрасной летней погодой, подышать чистым свежим воздухом, напоенным тонкими сладковатыми ароматами цветов, которыми, как пёстрыми брызгами, были усеяны окрестные палисадники.
Увидев Добрую, Серёга чуть скривился и, задержавшись на пороге сарая, устремил на неё хмурый, неприязненный взгляд. В его памяти тут же всплыли недавние несчастные случаи с его друзьями, очевидцем которых он был и главной и несомненной виновницей которых, как и практически все окружающие, не без оснований считал неспешно прохаживавшуюся неподалёку и постепенно приближавшуюся к нему старуху в сером, видавшем виды пальто, с землисто-бледным, неподвижным, как посмертная маска, лицом, в тот момент, вопреки обыкновению, совершенно спокойным, умиротворённым, лишённым всякого выражения. Да и какие могли тут быть сомнения? Всё было совершенно очевидно и не требовало лишних подтверждений и доказательств. Нельзя же было не верить собственным глазам.
Серёгино лицо при виде старухи и при воспоминании о тех пакостях, которые она, по его мнению, сотворила, вспыхнуло ярким, негодующим румянцем. В его сердце внезапно разгорелся бурный праведный гнев за невинно пострадавших, подвергшихся серьёзной, едва ли не смертельной опасности товарищей. И он, видя, что Добрая свернула с аллеи на узенькую, полузаросшую травой тропинку, вившуюся мимо его сарая, коротко выдохнул, выпятил грудь и решительно шагнул ей навстречу, вознамерившись высказать ей наедине, с глазу на глаз, если не всё, то хотя бы часть того, что он о ней думал.
Однако он не сказал ничего, ни слова. Едва лишь Авдотья Ефимовна приблизилась к нему и он с расстояния в несколько шагов разглядел её мрачное, застылое, будто неживое лицо, бескровные, пепельные, как обычно, плотно стиснутые губы и остановившийся, бесстрастный, тоже словно безжизненный взгляд мутноватых стеклянных глаз, которым она холодно и равнодушно, точно по неодушевлённому предмету, скользнула по Серёге, –