Psychica. Алексей Сергеевич Вилков
потому что не успел составить план, но все же высказал шутнику пару ласковых.
– Спасибо за кефир. Ты вывел меня из строя до обеда. Теперь от тебя презентов не принимаю.
– А что не так? – невинно спросил Фомин с кислой миной.
Актер из него не важный, а если и играет кого, то единственную роль неудачника, вечно жалующегося на низкий оклад, неблагодарных больных и несправедливое мироустройство. Пашка не был революционером и не состоял в подпольных организациях, не посещал собрания «несогласных», не поддерживал движение «нацболов» и вообще не интересовался политикой, культивируя пофигизм. Такие люди будут вечно плакаться и ерзать на стуле, но поднять свой зад и сделать что-то полезное они не способны.
– Жаль, тебе глотнуть не оставил, а то бы оценил великолепный вкус простокваши.
– Извини, если не угодил, – издевательски заявил Фомин, натягивая джинсы. Надушившись дешевым одеколоном, он почесал под мышками и накинул шерстяной свитер. – А я хотел тебя и сегодня угостить вкусняшкой, но раз ты неблагодарная скотина, то не буду подкармливать.
– Пошел ты! – рявкнул Маликов. – Позаботься лучше о себе! Я предупредил остальных о твоих выходках. На моем показательном примере вся подстанция убедилась, что тебе доверять нельзя.
– Не обобщай, а? Если ты не с той ноги встал, то заткнись лучше в тряпочку, – наседал Фомин, расчесывая мокрые волосы. – Не подкидывай говна! Сегодня еду на пикник, а ты бесценными замечаниями заколебал. Уймись! Вколи промедол и забудься. Хочешь, ради тебя спишу ампулу?
– Обойдусь! – парировал Маликов и лег на кушетку, не разуваясь.
Дождавшись, когда Фомин исчезнет, он взял себя в руки и переоделся. Придется терпеть и работать, ведь его никто не заменит. Через полчаса прогремел первый вызов. Наспех проверив инструментарий, Максим, прихрамывая, спустился к крыльцу, пытаясь не думать о насущных проблемах. Как и полагается, за смену он спас несколько жизней, не испытывая морального удовлетворения. Хотелось списать неудачи на тяготы судьбы, но Димка и Семыч не поймут его душевных терзаний. Апатия вгрызалась в душу как червяк в спелое яблоко.
У Димки под глазом горел смачный синяк, разрисовавший физиономию в ярких красках. Он сидел в громадных наушниках и прикусывал губы, налегая на «Байкал», нацепив черные очки, дабы не светиться перед честным народом и не компрометировать образ доброго медика. От Симыча несло чесноком и машинным маслом. По привычке он без устали тараторил, как справил юбилей тетки, где отплясывали грязные танцы, порвали гармонь, и без драки не обошлось, а он держался в сторонке и не вмешивался, налегая на горькую. От чесночного запаха Максим пытался укрыться в лобовом окне. Когда Семыч курил, дым образовывал вовсе непереносимый коктейль тухлых яиц.
– А ты что седне не в духе? – проникновенно спросил Симыч. – Случилось чего?
– Погода нелетная, небо закрыло, вот и маюсь. Я к магнитному полю очень чувствительный, – заливал