Джихангир-Император. Прошедшее продолженное время. Александр Петров
разъяренный. – Как стоишь, сучок задроченный?!
Когда Репкин разогнулся, разводящий треснул ему в ухо.
– Ты какого хуя не открываешь, конь с яйцами, деревня мокрожопая? – проорал он поверженному постовому. – Встать! Замки открыть! Бегом!!!
А далее снова последовали забористые трехэтажные конструкции. Я отметил, что темы и выражения ни разу не повторились.
Мат вылетал из горла разводящего подобно песне или декламации искусного оратора. Я подумал, что неплохо было бы кое-что запомнить, чтобы при случае уметь поставить на место шпанцов из посадов и нижнего города.
Васька дрожащими руками стал открывать многочисленные замки двери спецхранилища, получая тычки в спину и пендели под зад.
– Пожалуйста, ок, – произнес разводящий. – Если что, у нас не забалуешь… Смирно стоять, урод, – приказал Вован, поднося сложенную в кулак руку в кольчужной перчатке к носу Репкина.
Мой отец не нашелся, что сказать, лишь понуро кивнул, точно это ему досталось на орехи. Я хоть и пытался сдержаться, но пару раз все же хихикнул, до того глупый и жалкий был у Васьки вид.
Вован пошагал обратно, довольно напевая что-то типа «Утомленное солнце нежно с морем прощалось».
Мы вошли внутрь. Громады стеллажей едва угадывались во мраке. Отец на ощупь пробрался в свою каморку, взял со стола канделябр, зажег все свечки от лампы, которую принес с собой.
– Что ты сказал в караулке? – хмуро спросил папа.
– Только то, что Васька Репкин нас не пускает, и дал прочесть записку.
– Виктор Павлович трезвый был? Бумагу читал?
– Не знаю, вроде да.
– Врун ты бессовестный, Данила. И в кого ты такой? И еще я замечаю, что ты этим пользоваться начинаешь вполне сознательно… – Отец указал мне на стул, а сам отправился в глубину, забрав сияющий огнем пяти восковых, некоптящих свечей шандал. – Так и врал бы, чтоб на правду походило.
Последние слова донеслись до меня издалека, сквозь шорох бумаги. Я и не понял, ругает ли папа меня за ложь или досадует, что она так неискусна.
Отец принес стопку старых пыльных книг, по большей части в выцветших бумажных переплетах.
– Это очень редкие, старые книги, большинство из них сохранились в единственном экземпляре. Смотреть будешь из моих рук.
– Хорошо, – произнес я, сильно волнуясь.
Мелькнула обложка. Я успел прочесть лишь одно слово – «Каталог».
– Как выглядел автомобиль? Так? – спрашивал отец, осторожно переворачивая желтые листы с почерневшими трухлявыми краями.
– Я не видел его снаружи! Помню, салон был длинный. Спереди два сиденья со спинками, а сзади диван, вроде тех, что у князя в курительной комнате стоят, а дальше в нем было пусто, там этот цилиндр лежал.
– Ты же говорил, что уезжал от бомбы.
– Да, но до этого я там ее вез. И задняя дверца была со стеклом, там резинка на железяке по нему бегала.
– Это интересно, – отец отложил одну книгу и взялся за другую. – Посмотри, так это выглядело?
Я стал внимательно изучать темный рисунок, похожий и не похожий на видение из моего сна.
– Нет,