Вначале была любовь. Философско-исторический роман по канве событий Холокоста. Том I. Николай Андреевич Боровой
все у нее хорошо. Потом, конечно, ее душу и мысли стали заполнять воспоминания о множестве мгновений минувшей ночи, о сказанном, о пережитых чувствах, о том, что в какой-то момент ей показалась, что она совершенно обезумела и забыла себя, об поцелуях и объятиях Войцеха (еще не раскрыв глаз, при этих особенно воспоминаниях она, и без того блаженно улыбающаяся, как-то с восторгом и легким гоготком засмеялась и замотала головой, разметав роскошные, длинные и чуть вьющиеся, цвета немного полежавшего сена волосы, заерзала спиной на постели). Кто бы мог подумать, что этот человек, грузный басящий медведь (если бы он был рядом, то она наверное вцепилась бы руками в его шевелюру, сколько хватило сил повертела бы ему голову, а после нежно прильнула губами к волосам и лбу), способен и на такую страсть, и на такую чуткость, и на такую трепетность отношения к ней! Что всё вообще может быть в эти мгновения и в этой ситуации так. Чудесно. Чисто. Искренне. Не оставляя ни малейшего привкуса стыда и разочарования после, как это бывало в ее жизни. Всё сильнее, как утренний прибой на море, подступавшие и накатывавшие воспоминания, были и сложны, и наполнены, и заставили ее вдумываться в пережитое и собственные чувства, а значит – хочешь не хочешь или не хочешь, надо вставать. И неожиданно для себя, Магдалена резко и с упругой легкостью села на кровати, а после вскочила на ноги, подняла руки над головой, подчеркнув чудесной стройности, облегаемую ночником фигуру, завертелась, будто в балетном па, и еще раз засмеялась от изумительного чувства счастья, покоя и совершенства мгновения. В ее жизни свершилось чудо – она полюбила, обрела, встретила близкого человека, слилась с ним. Она знала этого человека, и близость с ним была правдива, а не порождена властью иллюзии или заблуждением. Она была с ним, в чувстве к нему совершенно искренна, она любила его, желала ему добра и счастья, понимала этого человека в самых разных гранях и чертах его существа, в его мыслях и поступках, в его подчас мучениях, которые ее совсем от него не отпугивали. Она уже довольно долго жила его существом, его чувствами, его планами и побуждениями, понимала их и в этом была им сопричастна… Она жила им так же, как за фортепиано она живет смыслами и чувствами, которые застыли в извлекаемых ею из клавиш звуках. Она чувствовала, нет – она сегодня утром знала и была уверена, что и отношение его к ней таково же, и это было счастье.
Свет, проникавший в спальню на втором этаже из приоткрытого окна, и доносившийся с вечно почти пустых, сонных улочек дачного предместья шумок, убеждали Магдалену, что уже далеко не раннее утро, но это совершенно ее не тревожило. Ей некуда спешить. Когда она приедет в университет – совершенно не важно, и вообще – отныне время и заботы решительно должны застыть, отказаться от своих претензий, пойти к черту. Вечером она здесь же, в домике посреди яблоневого сада, будет готовить Войцеху, и когда настанет темнота, раскроет окна гостиной внизу