Десять дней октября. Алексей Поселенов
охота? Если надо, так ты не стесняйся, включай. Я-то сам его редко когда смотрю. По праздникам великим.
– Да нет, не хочу я его тоже. В городе надоел. Всё равно ничего путного не показывают, криминал сплошной да сплетни: кто, где, с кем и сколько раз, – он вдруг осекся на этих словах и как-то снова погрустнел.
Немного помолчав, спросил дядьку:
–Дядь Ген, вот ты днем говорил, сам, дескать, виноват. Не разобрался в человеке, а потом его и винишь. Забудь, прости, да ещё и пожалей. Так по этой логике надо всех мошенников, что у людей деньги обманом выманивают, тоже прощать, да жалеть? Сам виноват, потому что не разобрался, что он жулик? Это что же тогда получится?
Дядя Гена сел на диван рядом с Артемом:
– А что получится?
– Ну, так, значит, выпускай их из тюрем на волю?
– Ну почему же? Не надо никого выпускать. Ты просто не путай общественное прощение и своё личное. Мы же все люди, живем в обществе, следовательно, должны соблюдать установленные законы и правила общежития. А одно из таких правил гласит – не воруй, причем, не важно как – мошенничество это или разбой. Всегда это было, испокон веку, иначе общество не сможет нормально жить и развиваться. Поэтому тех, кто ворует, и наказывают за это. Но ты-то сам его при этом и простить можешь, и даже пожалеть. Душу его бестолковую и заблудшую пожалеть, потому как тяжко ему придется. Ты только подумай, что же это за жизнь такая у человека, что ему постоянно в страхе пребывать приходится: «Как бы ни поймали, как бы в тюрьму ни посадили»? Или думаешь, эти люди спят спокойно? Сомневаюсь… Ходи, да озирайся.
Артем усмехнулся:
– Ну не знаю… И воруют, и живут в своё удовольствие, и спят, я думаю, вполне благополучно. Причем воруют-то миллионами да миллиардами.
– Так это только внешнее, напускное благополучие. А там, в глубине-то – страх сидит. Они бодрят себя, убедить пытаются, что крутые, что всё им нипочем, что плевали они на всех, а покоя-то в душе всё равно нет.
– Ну ладно, бог с ними, с мошенниками этими, но всё равно не могу я никак принять, что и жену свою пожалеть должен. Отпустить на все четыре стороны – ладно, тут по-другому и не получится, но с чего мне её жалеть? Думаешь, её совесть мучает? Да она, поди, рада радешенька, что меня удалось из дома выжить. И спит спокойно, да ещё и не одна, наверное, – Артем зло ухмыльнулся.
Дядя Гена вздохнул:
– Не понял ты меня, племяш… Давай по-другому объяснить попробую. Вот скажи, доводилось тебе такое видеть, что ребятенок маленький шагает, ходить только учится и – раз! в стул врезался, упал, заплакал?
– Конечно, видел, – племянник снова удивленно посмотрел на дядьку: «К чему он опять клонит?». – Полинка сколько раз стулья сшибала.
– Ну вот… Упал, значит, плачет, а тут бабуля сердобольная подскакивает, подняла дитятку и давай стул этот лупить да приговаривать: «Ах, какой стул нехороший, ах, встал он тут у нас на дороженьке, ах, вот мы ему, вот мы ему!». Видел такое?
– Ну да, и такое доводилось.
– Так скажи мне, кто виноват, что ребенок в стул врезался?