Метатрон. Виктория Сурина
слишком строг и к нему, и к себе. Нельзя познать Бога, не познав жизнь. Нельзя стать праведником, не познав греха. Легко спастись от того, что тебе неведомо. Сложнее встретить опасность лицом к лицу.
– Но ты же ешь только мед и акрид! И я ни разу не видел тебя на празднике пляшущим или пьяным. – Адир злился, он считал себя правым, а оправдания учителя казались ему нелепыми.
– У каждого свой путь. Б-г выбрал Его, и ты должен ему верить. Господь не велел грустить и страдать, – учитель легонько ткнул Адира посохом в грудь, чтобы тот встал с углей, но ученик не шелохнулся.
– За ним ходят одни лишь жены!
– А ты думал, что машиах пришел только для мужей?
– Но ведь это Ева поддалась искушению! Из-за женщины мы лишились рая!
– Она не кормила праотца яблоком насильно, – улыбка снова тронула губы учителя, и снова в его глазах ничего не отразилось. Он был совсем не здесь, а где-то там, где нет ни буйного ученика, ни углей, ни пустыни…
– Среди его учеников есть даже блудница. Она говорит, что отказалась от ремесла. Но есть ли вера таким, как она? Я не видел ни одной женщины подле тебя! Они приходили – ты не отказывал им в помощи, но никогда не брал в ученики.
– Ты не все знаешь про меня, – очень тихо произнес учитель, и в его глазах впервые за беседу вспыхнул огонек жизни. Вспыхнул и тут же потух. Но Адир счел это признаком лжи. На что еще готов прежде чисты и безгрешный учитель, чтобы оттолкнуть его?
– Не гони меня! Я не вернусь обратно! Ты мой машиах, и я умру за тебя, если потребуется! – закричал ученик, внезапно нарушив вечернюю тишину пустыни. Даже учитель, прежде сохранявший безмятежность, невольно вздрогнул.
– Не нужно за меня умирать, оставь эти мысли, – он недовольно покачал головой, – Лучше живи. За меня, за Него, за себя… За всех нас, – он молитвенно поцеловал ученика в лоб и поднялся. Адир поспешил обнять его ноги, чтобы не дать уйти, но учитель оказался ловчее, и ученик поймал только воздух. Учитель отправился в путь, опираясь на посох, увитый терновой ветвью.
Адир, как заворожённый, смотрел на освещенную солнцем фигуру, стремительно удалявшуюся в пустыню. Он был раздавлен и убит: его оставили. Не по ошибке, не для испытания, а по принятому раз и навсегда решению. Ошибочному решению.
Что делать, куда теперь идти, кому и чему верить?
Учитель уже почти растворился в дрожащем воздухе, когда нерадивый ученик вдруг бросился вдогонку. Он бежал, спотыкаясь и путаясь в своем кетонете. Бежал пока не запнулся о колючки, и не упал в песок.
– Не бросай меня, я не найду дороги обратно! – он плакал, плакал навзрыд, стыдился своего детского плача и рыдал от этого еще сильнее.
Он остался один. Совсем один, посреди пустыни.
***
Руки, связанные за спиной, затекли – пальцы едва шевелятся. Разбитая скула саднит. Из рассеченной брови кровь стекает в глаз, застилая мир красной пеленой.
Противные мелкие капли колют лицо. Дождь не утихает с вечера – приходится стоять на коленях в грязи раскисшего