СССР. Зловещие тайны великой эпохи. Николай Непомнящий
взгляд, точно спала пелена с глаз. Николаев пишет: «Тысяча поколений пройдет, но идея коммунизма еще не будет воплощена в жизнь… С какой силой я защищал все новое, с такой нападаю». Он начинает замечать и двойную жизнь, наметившуюся во всем обществе: одна для вождей и их приближенных, другая – для простонародья. «Для себя – полная неприкосновенность, для нас самая невыносимая мера наказания. Для себя – для жен и детей – гаражи с автомобилями, для нас сырой хлеб и холоди, помещение». Наконец, 14 ноября еще одна попытка покушения. Снова Московский вокзал, Киров возвращался с очередного заседания Политбюро ЦК. Николаев, оттесненный толпой, стоял в стороне, засунув руку в карман и сжимая револьвер, ожидая, когда из черноты тамбура появится ленинградский вождь. Николаев примерялся. Охранники к вагону не подпускали.
Наконец, в черной барашковой шапке и темном пальто, появился Киров. Толпа забурлила, всем хотелось поближе увидеть своего вождя, но охранники быстро соорганизовались и плотным кольцом окружили вождя, еще четверо стали решительно прокладывать дорогу к выходу. Киров был мрачен. Услышав несколько здравиц в свою честь, он слабо улыбнулся, взмахнул рукой, но охранники уже вели его вперед, злясь на глупую толпу. Это потом будут оцеплять вокзалы, аэропорты, очищать их от посторонних. Пока же проходило все демократичнее, можно было стоять в стороне и наблюдать за любимым вождем, крикнуть ему, поймать его взгляд, поприветствовать. Но охрана волновалась не зря. Записки с угрозами часто приходили в обком, а какой-то студент написал, что слышал, как двое говорили по-немецки и договаривались убить Кирова именно на вокзале, когда он будет садиться в поезд. Ненавидящих режим было много. И пока еще не было того страха, который накроет всю страну ледяным панцирем. Все это случится позже.
Николаев шел за Кировым, увлекаемый толпой, сумел протиснуться поближе, почти за спины охранников, но его сжимали со всех сторон, и он не мог вытащить револьвер. Потом Кирова затолкали в машину и увезли. Напряжение было страшное. Николаев еще боится толпы, боится умереть раздавленным, как гусеница под коваными сапогами восхищенных зевак. Вечером Николаев заносит в блокнот: «Сегодня (как и 5-го XI) опоздал, не вышло. Уж больно здорово его окружили…» Тут он записывает для домашних: «Заветные письма для партии и родственников оставил дома под письменным столом. В столе лежит автобиография… От слов перейти к делу и действию – дело большое и серьезное… Я сознаю, насколько серьезное положение. Я знаю, что если я только взмахнусь, то мне дадут по шапке…»
И в конце страницы, датированной 14 ноября, он пишет: «Удар должен быть нанесен без мал[ейшего] промаха». Часы смертельного замысла идут. Тугая пружина покушения заведена до отказа. Остается выбрать время и место.
Роковой выстрел
И он их выбрал. Объявление в «Ленинградской правде» от 29 ноября извещало: 1 декабря во дворце Урицкого, так тогда назывался Таврический дворец, в 18.00 состоится собрание партийного актива Ленинградской организации ВКП(б).