Башни Судеб. CD-1/ Лабиринт Снов?. Леонардо Ди-Скайфари
давно омертвел, растворился в серости огромного города железных уродов, исчез бы в лязге механизмов и забылся в пустоте фальшивых улыбок роботов вокруг себя. Только искусство еще поддерживало в нем слабый, еле мерцающий огонек света, на дне потрескавшегося сосуда-сердца, огонек его души, но он не осознавал этого, и просто радовался, ежедневно на несколько часов погружаясь в вольницу эстетики и красоты формы.
– Все отлично, я должен быть твердым, все будет хорошо… Надо забыть на время обо всем, или я сойду с ума, – шептал Лекс, тщетно пытаясь изгнать из себя остатки душевной боли. Он мучился, картины Города быстро прокручивались перед его внутренним взором. Как он одинок здесь! Впрочем там, на Земле, он тоже одинок – люди никогда не смогут понять его, считая не от мира сего. Нет им дела ни до его души, ни до его творчества, (когда-то он писал), ни до его тонкого глубокого видения Мира, (ныне почти утраченного). «Забыть, забыть время, я должен забыть и все будет хорошо, остальное потом», – лихорадочно нашептывал киборг своему уму, но тот не желал успокаиваться.
Плотина отстраненности от жизни была прорвана, и теперь ум бичевал человека осознанием миллионов ошибок, совершенных им.
Лифт дернулся и остановился, створки дверей разъехались и в глаза, уже привыкшие к рассеянному полусвету, ударил более яркий свет множества ламп и светильников, ассимметрично разбросанных по квартире. Лекс вышел и огляделся по сторонам, ища в одинокой вселенной яркого света того, кто ему больше всех дорог среди этих ласкающих сердце образов. Вся квартира, представляющая из себя длинный неразрывный прямоугольник, если не считать рассекающей его по центру стойки бара, сделанной из стали и разноцветных стекол, была без единой перегородки, и площадью равнялась примерно тремстам квадратными метрам. Вся она была в художественном беспорядке заставлена мягкими кожаными диванчиками абстрактной формы, и устлана маленькими пестрыми ацтекскими ковриками ручной работы, уставлена низенькими восьмиконечными столиками красного дерева с инкрустациями из золота в виде нагих арабских танцовщиц, летящих в экстазе чувственного, страстного, порочного танца любви-удовольствия… Украшена каменными статуэтками божеств, ухмыляющихся множеством уродливых ртов и изгибающихся движениями сотен рук.
Все это дарило таинственное очарование, звало к неге ничегонеделания, и, раскиданное по пространству, радостно сияло в теплоте ламп и мини-светильников, утопленных в стены, потолки, даже в пол, и выделяющих самые любопытные части интерьера дрожащим дымчатым цветом.
Колечки благовонных запахов плавали в воздухе и вились между застывших в полете танцовщиц, игриво касаясь их очаровательных прелестей. Гармонируя с ленивым беспорядком интерьера стены радовали новые картины Пикассо, Малевича, Сальвадора Дали, Капринского, и даже Рубенса и Леонардо да Винчи. И…
«Ну вот, мне и лучше». Устало вздохнув, киборг пересек