В поисках счастья. Игорь Мосин
у меня ещё дела.
– Как же я без вас поеду, даже это не по-человечески как-тоть.
– Дорогу забыл?
– Так, кажисть, не забыл, но давайте обожду.
– Чёрт с тобой, «обожди»! – хлопнув дверью, направился к школе.
Зачем я туда иду? Все беды в нашей жизни от неумения сказать правду. Себе боимся сказать, а другим?.. Если бы каждый, хоть раз в жизни, признался, даже не вслух, про себя: я это делаю ради того-то и того-то! Может, жизнь стала бы проще и лучше? Как говорят французы: знал бы мужчина, о чём думает женщина, действовал бы в десять раз смелее. Так зачем и куда я иду? Если честно – к тому дому. Зачем? Сам не знаю. Не ври себе, Камаргин! Знаешь! У тебя там незавершённое дело! Почти сорок лет завершить не можешь! С детства это несёшь, иногда притупляется, иногда забываешь, но потом вновь под ложечкой сосёт! А решил бы проблему вовремя, глядишь, и жизнь по-другому бы сложилась. А она у меня и так неплохо сложилась. Да?! Тогда почему ты всем недоволен? Что ж у тебя всё «если б», да «кабы»? Вот и дверь. Сорок лет прошло, а её не поменяли… почему? Даже в двухэтажной хибаре проходного двора стальную поставили. А здесь? Странно.
Рука потянулась к дверной ручке.
Зачем? Ну, войду… дальше что? За бича примут, решившего погреться! – ухмыльнулся: костюм из Италии, пальто из Парижа, и – за бича? Нет, бред, чистый бред.
В груди резко кольнуло, сдавив сердце стальным обручем.
– Да на кой чёрт мне всё это надо! Хорошо, Васю не отпустил.
Сделав шаг по направлению к дороге, решительно развернулся, резко открыв дверь в подъезд.
Глава третья
5
(Март 1920)
Гришка проснулся рано. Выйдя на двор, поёжился: утро выдалось неприветливым – ночью северный ветер нагнал плотные облака, в которых затерялись неяркие мартовские звёзды. Навстречу, радостно поскуливая, виляя острым, плохо закручивающимся в кольцо, хвостом (от чего и получил свою кличку), выбежал Штык. Собака, сдерживая громкий лай, лизала руки и лицо присевшего перед ней хозяина.
– Тише, Штык, перебудишь всех, рано ещё.
Потянувшись, осмотрелся. Из приоткрытой двери сарая лился тусклый свет керосиновой лампы. Заглянул. Сонька доила встряхивающую крупной головой Рыжуху; в углу сонно копошились пять кур, да петух вполглаза смотрел с насеста – чего, мол, хозяин, так рано поднялся, я только раз прокричал.
Да, негусто от батиного хозяйства осталось, негусто.
– Гриша, всё ж таки решил идти?
– Чего ждать? Петли пятый день непроверяны стоят.
– А маманя?
– Придёт. К вечеру возвернётся. Да ты не тоскуй, я обернусь скоро.
– Я не тоскую, Гриша, но отчего-то всю ночь ныло, – показала на левую половину груди, – вот здесь, аж дышать трудно. Маманя обещала вчерась ещё возвернуться, до сих пор нет. Может, обождёшь?
– Я, может, и обожду. Зверь ждать не будет.
– Поешь в дорогу, я собрала уже, – встала, опёршись левой