Нарцисс в броне. Психоидеология «грандиозного Я» в политике и власти. А. В. Рубцов
Особенно остро звучит такая лексика в России, в которой во всем, что касается психиатрии, как выразилась одна моя сотрудница, «диагноз хуже судимости».
Есть осложнения и в самом научном сообществе, в теории и профессиональной аналитике. Даже там, где политический нарциссизм ставится едва ли не во главу угла, как правило, все сводится к нарциссизму не столько политики, сколько политиков, то есть к психоистории и психопатологии отдельных более или менее выдающихся личностей, от прогрессивных харизматиков до президентов-людоедов. До анализа институтов, повседневных практик, обезличенных идеологий и так называемых бессубъектных структур сознания дело практически не доходит. Слишком яркая поверхность мешает видеть глубже, хотя, строго говоря, там самое интересное.
В реакции на идею часто присутствует ревнивый скепсис. Обыденный здравый смысл одинаково легко ориентируется в тонкостях политики и психики, сознания и бессознательного со всеми издержками «педагогической парадигмы» (страсти учить). Нервическое восприятие проблемы усиливается неприятным открытием, что ты вдруг оказался элементарно не в курсе столь мощного движение в политической реальности и аналитической мысли. В конце концов, это просто обидно. Если мы об этом до сих пор ничего не слышали, значит, данное направление по определению должно быть чем-то маргинальным. Однако сам факт такой упорной неосведомленности, продолжающейся в вытеснении неожиданного чужого хита, достоин отдельного анализа. Здесь что-то явно мешает, и это что-то, вполне вероятно, связано с тем же самым нарциссическим комплексом. Собственный нарциссизм субъекта против нарциссизма в политике как объекта анализа – характерная интрига нарциссического сопротивления и непроницаемости. Что-то вроде «брони характера» (но в более широком смысле, чем у автора термина Вильгельма Райха с его телесно-ориентированной психотерапией).
Подобное сопротивление встречается и в профессиональной среде, а не только в сообществе средних гуманитариев. В собственно методологическом плане дело сводится к критике: 1) вульгарного психологизма в объяснении явлений политики и политического сознания; 2) некорректного переноса индивидуального на социальное, личностной патопсихологии на психику и ментальные структуры коллективов, общностей, наций, культур. Нередко смущает кажущаяся несоразмерность ажиотажа, нагнетаемого вокруг модного сюжета, реальному месту этой темы в общей теории и в конкретике самой жизни.
Отдельный вопрос – обвинения в абсолютизации линии Фрейда (как известно, в теории сознания и бессознательного не единственной). В свою очередь сами эти претензии нередко вызваны весьма убогими представлениями о месте проблемы нарцисса в психоистории и в самом психоанализе, в его философских и аналитических производных, в том числе весьма удаленных от первоисточника по времени и смыслу.
Наконец, сказывается явная недооценка масштабов бедствия. Нередко даже очевидные патологии и критичные ситуации воспринимаются как авторские преувеличения. В таких случаях склонны видеть понятное