Инквизитор времени. Владимир Леонидович Шорохов
надо».
– А будешь приходить?
«Постараюсь».
– Я буду тебя ждать, – она закрыла глаза.
Ян не знал, спит или нет, время тикало медленно, чувствовал дыхание Элис, хотя уже давно знал, что ее зовут Валя, но продолжал мысленно звать Элис. Не понял, когда перешел в свое тело, но знал, что уже в нем. Открыл глаза, белый потолок, человек в маске, его спросили, но слова растянулись.
– С возвращением, пора просыпаться. Слышишь меня? Моргни или пошевели рукой.
Ян моргнул, в ответ почувствовал, как ему сжали пальцы. В голове был туман как после хорошей попойки. Знал, что очнулся, что живой и теперь будет все хорошо.
Потянулись дни восстановления, его перевели в другую палату, отсоединили от приборов. Каждый день к нему приходила мама, она переживала больше, чем он сам. А чего переживать, ты или жив, или нет, другого варианта не существует. Ян был благодарен докторам, что вернули его к жизни, пробовал «провалиться» и сказать Элис, что с ним все хорошо, но не мог. Может дар супермена пропал, а может ничего этого не было.
– К тебе приходила девочка, – сказала мама и, порывшись в пакете, достала книжку.
– Ко мне?
– Ты ее учил рисовать, вот, просила передать тебе.
Взял книгу и прочитал Стейси Крамэр, открыл ее и достал рисунок, на котором Элис нарисовала кошку Марту, когда она после ужина ложилась в ноги.
– Спасибо, мам.
– А что с ней?
– Авария, она хороший ученик.
Уже через несколько дней он сел, было необычное ощущение, будто в голове кисель, который тяжело плещется. Стал подниматься и, держась за перила, ходить, а потом осмелел и поднялся по ступенькам. Док, просматривая результаты анализов, удовлетворенно кивал головой, а Ян все продолжал ходить и вот уже начал приседать. Чувствовал, что пора покинуть больницу и вернуться к себе домой, где ждут рисунки и незаконченный контракт.
Его выписали, в этот же день позвонил в издательство, извинился за срыв, они с ним расторгли контракт, но, узнав причину, продлили. Вместо того, чтобы взяться за работу, он начал рисовать Элис, ведь она показала свой домашний альбом.
– Только не смейся, это я.
Ян внимательно рассматривал фотографию, где она еще до аварии, прижимала к себе Марфу.
«Ты цыпочка».
– Кто-кто я? – смеясь, спросила она.
«Цыпочка, а точнее, красивая. А твои волосы, они такие были или ты их завивала?»
– От природы, правда, в детстве все были кудрявыми, а потом завитушки остались только на кончиках. Правда, красиво?
«Верно, а это кто?»
– Папа, он редко фотографировался, не любил, считал это девчачьим увлечением, но у меня есть пару снимков, вот тут они вместе с мамой, а тут…
Ян рисовал Элис не той, что была в зеркале, а той, какой она могла быть сейчас, без шрамов и перекосившихся губ, с бровями и волосами, которые на кончиках завивались. Пробовал «провалиться», но больше не мог этого сделать, было досадно, что пропала способность смотреть на мир чужим взглядом, в этом было что-то волшебное, даже сказочное, словно он и правда ангел.
– Ты