Обручник. Книга первая. Изверец. Евгений Кулькин
твой Бесо мне должен остался.
Сосо передернул плечами.
– А при чем тут я? – вопросил. – Отец не маленький, чтобы за него отвечали посторонние.
Мешкур преломил бровь и так держал ее до той поры, пока дым, который он выпустил из чубука, не просквозил мимо глаза, не вознесясь к потолку. Табак у него был сладимо-горьковат.
– Я считал тебя, – сказал золототорговец, – не только смышленым, но и добрым. Что же ты портишь о себе сразу два моих мнения?
– Я ничего не порчу! – ответил Сосо. – Но считаю, что отец сам должен рассчитываться по долгам.
Теперь встормошилась вторая бровь Наибова, и он тихо произнес:
– Ну что ж, – тогда я пришлю сюда Святого Духа.
Сосо замер.
Святым Духом прозывали горийского громилу, который мог одним ударом кулака свалить буйвола.
Во всех драках, в которых участвует Святой Дух, все кончается смертоубийством.
– Ну откуда я возьму денег? – взмоленно воскликнул Сосо.
– А речь идет о плате иного рода, – начал Мешкур, и Сосо еще больше обомлел, думая, что Наибов хочет сотворить с ним что-то несусветное как с мальчиком. Ибо, как идет молва, все трое братовьев на это весьма падки.
Но Мешкур предложил другое.
– Ты должен петь возле меня на базаре, – сказал Наибов.
– Что именно? – поинтересовался Сосо.
– Да что хочешь. Хоть псалмы…
Сосо понимал, что это кощунство. Но глаза Наибова смотрели с пепеляющим восторгом, ибо он уже понимал, что мальчишка сломлен и дело только времени, чтобы тот покорился до полной подчиненности.
– Ладно! – сказал Сосо. – Но я обо всем этом должен сказать матери.
– Как хочешь, – пожал плечами золототорговец. – Только завтра я тебя жду около семи.
– А как же занятия? – спросил Сосо. – Ведь у меня с утра закон Божий.
– Сейчас твой закон – это я, – хмыкнул Мешкур и вышел из дома.
И вот сейчас Сосо, раскрыв псалом семнадцатый, громковато читал в тишине:
– Возлюблю тебя. Господи, крепость моя!
Он переглотнул и продолжил:
– Господь твердыня моя и прибежище мое, избавитель мой. Бог мой, – скала моя; на Него я уповаю; щит мой, рог спасения моего и убежище мое.
Сосо еще переглотил. Потом сходил к кувшину и – прямо через край – напился воды.
– Объяли меня муки смертные, – продолжал он читать, – и потоки беззакония устрашили меня.
Он не понял, что съело его голос. Но он сперва сошел с верхов, взбасился, потом и совсем иссяк на каком-то томительнотяжелом слове, которое, однако, не сказалось.
И только вымолчавшись, а может, и приготовившись читать дальше, Сосо вдруг почувствовал в себе некую силу непротивления.
Он закрыл Псалтырь и коротко глянул на лик Спасителя. И не увидел всегдашнего выражения, которое призывало к кротости. Кажется, черты Бога несколько огрубели, налились более человеческим, нежели святым мужеством.
– Прости меня грешного! – вознес Сосо