Сказки гор и ручьёв. Кармен Сильва
Весть эту услыхала и Пауна, но услыхала на этот раз одна из последних, после чего торопливо вернулась к себе домой, связала себе небольшой узелок, захватила, увязав в платок тыкву и мамалыги и, ответив на вопрос встревоженной матери, куда это она собралась: – «Я скоро вернусь, мама; обо мне ты не беспокойся!» – ушла из дому.
* * *
Окутанное тенями вечерних сумерек, тихо отдыхало поле битвы с лежащими на нём там и сям телами многих сотен павших в кровавой стычке. Тут же, томясь в предсмертных муках, метались сражённые в бою некоторые кони, между тем как другие, тяжело ковыляя, еле-еле бродили, понурые, промеж убитых и раненных. Расположившись около огромных сторожевых костров, отдыхали погруженные в крепкий сон войска, не слыша более ни стонов, ни воплей, порой доносившихся с поля битвы. Какая-то высокая, стройная и очень статная женщина, обойдя весь лагерь и всюду и всех, опросив о Таннасе, медленно ходила теперь взад и вперёд по всему полю, всюду усеянными группами убитых, лежавших вперемешку с тяжелоранеными. Без всякого страха подходила она как к другу, так и к недругу; иному из раненых подавала напиться, другому помогала лечь как поудобнее и всех без исключения убитых осматривала с величайшим вниманием. Но вот наступила и ночь, и над кровавым зрелищем тихо взошла луна. А между тем на бранном поле молодая женщина всё продолжала бродить, всматриваясь то в одну сторону, то в другую, то наклоняясь над тем или иным раненым, то опускаясь на колени возле того или другого из отходивших в мир иной, и дрожащими от волнения руками, тщательно обыскивая каждый труп, даже и наиболее изуродованный, всё ища какое-то кольцо и какую-то монету на груди.
Один только раз случилось ей во время тяжёлого этого обхода в ужасе отшатнуться и случилось это в ту минуту, как увидала она нескольких женщин, грабивших и обиравших одного из мертвецов, причем до слуха ее долетел хруст пальцев, с которых старались они стащить кольца. Бросившись, было в сторону в первую минуту, она тут же, однако постаралась совладать с собою, и, быстро вернувшись назад, долго и пристально вглядывалась, вся трепещущая, в лицо покойника.
Давно уже, объятый глубоким сном, непробудно спал весь лагерь. Пауна между тем все бродила по освещенному луною полю битвы, порою тихо окликая: – «Таннас! Таннас!» – и в ответ на ее оклики не раз раздавался слабый стон того или другого раненого. Но утолив глотком воды жажду раненого, молодая девушка каждый раз печально при этом качала головою и, тяжело вздохнув, шла дальше. Но вот мало-помалу начало светать, и все бледнее и бледнее становилась луна. Тут Пауна вдруг увидала, как что-то в нескольких шагах от неё блеснуло. Она подошла ближе и увидала тут одного убитого, который, разутый и полураздетый держал, стиснув в руке, на мизинце которой блестело кольцо, что-то такое, что на шнурке висело у него на шее, и так крепко были стиснуты его пальцы, что ограбившим его очевидно так и не удалось разжать их.
Пауна тотчас узнала кольцо и с восклицанием: «Таннас!» тут же свалилась без чувств возле мертвеца, лицо которого, изрезанное и залитое