Фунты лиха в Париже и Лондоне. Джордж Оруэлл
молча сверлил меня глазами. Было так странно – находиться в потайной комнатке с революционными плакатами, слушать чужие, совершенно непонятные слова. Русские говорили быстро и страстно, то улыбаясь, то пожимая плечами. А я раздумывал, о чем же они. Вероятно, называют друг друга "батенькой", "голубчиком" или "Иваном Александровичем", как персонажи русских романов. И обсуждают революционность; небритый, наверно, заявляет: "Мы никогда не спорим, диспуты – игры буржуазии! Наши аргументы – дела!". Потом я выяснил, что речь шла не совсем об этом. Требовалось двадцать франков вступительного взноса, и Борис обещал (всего франков у нас имелось лишь семнадцать). В конце концов, тряхнув наш драгоценный финансовый запас, Борис авансом заплатил пять.
Угрюмый, явно подобрев, присел на край стола. Небритый начал по-французски меня опрашивать, делая на листке пометки: "Являетесь ли коммунистом?" – "Сочувствую, хотя ни в каких партиях никогда не состоял". – "Знаете ли политический климат в Англии?" – "О, конечно, конечно!". Я упомянул разных министров, обронил несколько презрительных замечаний о лейбористах. "А как насчет le Sport? Сможете ли давать статьи о le Sport?" (Футбол и социализм как-то таинственно связаны на континенте). – "О да, еще бы!". Оба подпольщика важно кивали головами. Небритый сказал:
– Ėvidemment[39], вам глубоко и досконально известна обстановка в Англии. Возьметесь сделать серию статей для московской воскресной газеты? Подробности мы уточним.
– Охотно.
– Тогда, товарищ, завтра ждите нашего сообщения утренней почтой. Или же днем. Ставка у нас – сто пятьдесят франков за статью. И не забудьте в следующий раз прийти с бельем. Au revoir[40], товарищ!
Мы спустились по лестнице, осторожно выглянули из прачечной и, убедившись, что улица пуста, ускользнули. Борис был вне себя от радости. В экстазе ринулся к ближайшей табачной лавке, купил сигару за полфранка. Вышел, постукивая тростью, лучась улыбкой:
– Ну наконец-то! Наконец-то! Вот теперь, mon ami, фортуна по-настоящему нам улыбнулась. Надул ты их отменно. Слыхал, как он тебя стал называть "товарищем"? Сто пятьдесят франков за статью – Nom de Dieu, экая удача!"
Наутро, услышав шаги почтальона, я стремглав побежал вниз за письмом, но, увы, письма не было. Остался дома до дневной почты – снова мне ничего. Прождав три дня и не дождавшись никакой весточки, мы потеряли надежду, решив, что, вероятно, для статей нашелся другой автор.
Дней через десять нами снова был совершен визит в подпольное бюро, не забыты были и меры конспирации: узел "белья" смотрелся очень убедительно, – тайное общество испарилось! Гладильщица в прачечной не знала ничего кроме того, что "ces messieurs"[41] съехали несколько дней назад после определенных затруднений из-за квартплаты. Какими идиотами мы там стояли с нашим узлом! Утешало, что потеряли только пять франков, не двадцать.
Больше нам никогда не приходилось слышать об этом тайном обществе. Кем, чем являлись его организаторы, неведомо. Лично я полагаю, они не имели отношения к партии коммунистов; думаю, это
Вполне очевидно (фр.).
До встречи (фр.).
Эти господа (фр.).