Страсть и скандал. Элизабет Эссекс
– кричали они. А за прошедшие годы она поняла, что игнорировать инстинкты всегда во вред. Лишь благодаря им она до сих пор жива. Однако оставались еще дела, которыми следовало заняться. Обязательство, оставшееся невыполненным. Долги, которые следовало заплатить.
– Спасибо, Анни. Пожалуйста, передайте ее светлости, что я приду, как только смогу. – Ее пальцы пытались распутать узел лент, но руки дрожали так, что она лишь сильнее его затянула.
– Вам нехорошо, мисс? – Удивленная и напуганная, Анни сделала большие глаза. Оказывается, спокойная, собранная мисс Кейтс не чужда обычных человеческих слабостей. – Должно быть, вы здорово испугались там, на лужайке. Даже на кухне мы смогли услышать эти выстрелы.
– Все хорошо, – снова солгала Катриона, а затем поправилась, видя, что руки ее явно дрожат: – То есть очень скоро все будет хорошо. Просто попросите ее светлость дать мне несколько минут.
– Да, мисс. – Анни снова присела в реверансе и с ласковой, сочувствующей улыбкой вышла, чтобы спуститься вниз.
Катриона могла вынести презрение, но не жалость. Девушка пересекла гостиную, прошла мимо заваленных мягкими подушками скамей в нишах окон – здесь было так уютно читать, – мимо нарядного мебельного гарнитура, предназначенного для детей – предусмотрительно низкие стульчики и стол, – и вошла в собственную удобную, в ярких тонах спальню. Как и прочие комнаты в детском крыле дома, эту обставила сама леди Джеффри, поскольку считала, что у мисс Кейтс должно быть все, чтобы жить с удобствами: широкая мягкая постель под толстым пуховым одеялом, изящный письменный столик напротив мансардного окошка и книжные шкафы, набитые книгами, – она могла читать вволю. Щедрость леди Джеффри граничила с расточительством.
И Катриона отвечала на щедрость хозяйки благодарностью и работой, на которую не жалела сил. И усердие ее, в свою очередь, тоже было вознаграждено – леди ей доверяла, а подопечные обожали. Но она задержалась слишком надолго. Она подвергла риску этих щедрых, великодушных людей и их детей. Опасности со стороны тех, кто ее разыскал.
Раскаяние и угрызения совести мучили ее сильнее, чем сломанная пластинка корсета, вонзившаяся в бок. И вынуждали действовать. Стряхнув с себя шляпку, Катриона подошла к маленькому зеркалу и уставилась на свое отражение. Ну и вид у нее – будто ее тащили сквозь живую изгородь спиной вперед. Хотя, собственно, так и было.
Однако забота о наружности и сентиментальные чувства – дело десятое. Лучше продумать более практические вопросы: как, например, ускользнуть от Томаса Джеллико и тех – кем бы они ни были, – кто ее выследил. И как выбраться из дому, чтобы ее не подстрелили точно куропатку.
Прогнав мрачную тучу страха, что уже собиралась в ее душе, Катриона подошла к гардеробу, осмотрела небольшое собрание одежды, что помещалось внутри: три платья, плащ, пара тщательно починенных полусапожек. Не много – за двадцать два года жизни. Вот результат ее трудов! Почти нечего предъявить миру.
Но ей хватит.
Беда