Кыхма. Максим Русанов
это хорошо усвоил. Конечно, когда подвернулся случай, он не мог устоять и попытался стравить Копыто с Бацехой. Только Бацеха и смог спасти незадачливого провокатора, вырвав его, полумертвого, из цепких рук. Налившиеся кровью глаза могли стать последним, что придушенный Скок увидел в своей жизни. Хотя потом он и рассказывал на станции, что, если бы не Бацеха, – ох, и досталось бы Копыту, мать родная не узнала бы.
При этом говорливый, затейливый Скок имел и явное влияние на своего друга. Он как-то мог увлекать его неизменно дурацкими замыслами. Не так давно они вместе украли и привезли в поселок тяжелый двигатель от моторной лодки. Как они вдвоем дотащились с ним на мотоцикле до самого поселка, не мог понять никто, но Скок уверял, что в таких двигателях есть ценный металл. Ничего ценного там не нашлось, и разобранный, бесполезный механизм навсегда остался в прихожей бывшего общежития.
Теперь, уловив на рыхлом лице Копыта первые признаки недовольства, – болтовня о лагерных подвигах задерживала дегустацию напитка – Скок прервал свои россказни и без обиняков предложил отметить успех ночного дела.
Это были те волшебные слова, которых, кажется, только и ждал топтавшийся у стены Парус. Как он засуетился! Уже ни одна часть его тела не могла пребывать без движения. Он задергался, он запрыгал от волнения, весь заходил ходуном, как деревянная марионетка, которую дергают за все нити одновременно. Отметить успех. Отметим успех. Чтобы нам отметить успех, нужна посуда. Кружки – на полке. Уже и руку протянул… Но не взял. Сначала надо чистоту навести. Рванулся к столу. Смахнул рукой. Потом к печке, там на приступке засохшая комком тряпка. Снова к столу. И давай тереть свободное место. Не прикасаясь к вещам. К вещам – ни-ни. Затем тряпку на пол и ногой под кровать. Снова к полкам. С кружками к столу. Вот они – четыре эмалированные кружки. Поставил в ряд – зеленая, белая, синяя и опять зеленая. Потом поменял местами, чтобы зеленая рядом с зеленой. Так правильно.
Бацеха открыл бутылку. Толстые пальцы сдернули крышку, не отвинчивая, одним движением, как бумажный колпачок.
Разлил на троих. Четвертая кружка, зеленая с потрескавшейся эмалью, осталась пустой.
Только что не знавшие покоя руки Паруса безвольно повисли. Взгляд сначала испуганно заметался, затем застыл.
Парус отступил к стене. Переминался с ноги на ногу. Шмыгал носом.
Одна кружка стояла пустой, как будто была лишней.
Бацеха с Копытом хлопнули сразу, как мужики. Скок расстегнул телогрейку, закинул ногу на ногу, смаковал напиток, причмокивая губами. Морщился, мол, коньяк не так чтобы очень, пробовали и получше.
Копыто перочинным ножом открыл банку тушенки.
В душе у Паруса мертвая пустота. Отсутствующий взгляд уперся в стену землянки. Вместо порывистых движений – приступы мелкой дрожи, как будто остатки неизрасходованного волнения сотрясают худое тело.
Парусу кажется, что он уже очень давно в этих краях. Совсем уже оскотинился человек, еще немного