Бешеные души. Катерина Рэйкир
нельзя – ты можешь всех убить. Если попытаешься нарушить правила – тебя тоже накажут. Могут сослать куда подальше или запереть. А могут и убить, но это если ты уже совсем слетел с катушек и тебя признали реально опасным. Признание опасным, как правило, происходит молниеносно.
По этой самой причине мы шли вот уже около часа. Потому что зачем строить города компактно, когда вокруг такая огромная, еще не загаженная планета? Теперь можно строить где угодно и сколь угодно широко. Когда Земля щедро поставляет ресурсы, когда и местных ресурсов достаточно для производства.
Вначале нам это нравилось. Широкие проспекты, тротуары, где никто никого не толкает, потому что места полно. Огромные парки – супер, это было обалденно. Но когда нам запретили пользоваться транспортом, то мы мигом учуяли все прелести этих долбанных проспектов и огромных городов. А когда в парках начали погибать растения, то стало совсем не по себе. Айх превратился в одну большую серую недружелюбную махину.
С одной стороны, хорошо было бы кучковаться. Переезжать поближе друг к другу. Поддерживать друг друга, помогать, учить пользоваться Связью, пытаться сдерживать ее. Но это тоже было невозможно: если вдруг твой сосед со Связью потеряет контроль, он может бомбануть так, что снесет и свой магазин, и твою маленькую кафешечку для местных. Поэтому мы стали врагами и всем вокруг, и самим себе. Поэтому каждая секунда рядом с Дюком добавляла мне по одному седому волосу.
Там, у себя на парковке, они решили, что будь что будет, и все-таки поселились рядом. Потому что так им было проще сохранять душевное спокойствие, оставаться людьми, чувствовать хоть какую-то поддержку. Но однажды я видела, как прекрасно они все улепетывают от человека, который готовился умереть. Это у нас, у всех, было отработано до автоматизма. Мы знали до мелочей признаки потери стабильности. Мы выучили это назубок. И не только для собственной безопасности, но чтобы успеть изолировать самого себя и больше никого не убить. Мы готовились умереть, но в то же время береглись.
Все, кроме меня. Именно сейчас, пройдя очередной, миллионный по счету квартал, я поняла, что меня отпускают таблетки Дюка. И как же ужасно болит лицо. Хотелось заскулить как маленькая собачка. Да много чего хотелось. Ещё одну чашку горячего шоколада, например. Да хотя бы бутерброд и обогреватель.
Внимание привлекло отвратительное здание с десятком круглых бежевых башен на одном огромном основании. Башни жались друг к другу, словно пингвины морозной ночью. Только это были высоченные бежевые пингвины. А громадные панорамные окна, натыканные будто наугад, создавали совершенно абсурдный вид.
– Это же «Пьяный дом»? Это же его так называют? – простонала я, говорить оказалось больно.
– Да. И он не пил, он просто обдолбался, а автоматическая администрация приняла проект, решив, что это такое человеческое искусство, она тогда еще барахлила, и проект проскочил. На самом деле прекрасная задумка.
– Угу… – на самом деле мне очень хотелось обсудить это убожество. От пульсирующей боли на заплывшие