Освенцим: Нацисты и «окончательное решение еврейского вопроса». Лоуренс Рис
во время которого Гиммлер дал волю своей мании величия. Если видение Гиммлером Освенцима как сельскохозяйственной научно-исследовательской станции в ноябре 1940 года было просто весьма амбициозным, то его аппетиты в марте 1941 года стали уже явно колоссальными.
Отбросив в сторону первоначальные сомнения относительно целесообразности размещения I. G. Farben рядом с Освенцимом, Гиммлер бодро объявил, что теперь лагерь, рассчитанный на 10 тысяч заключенных, должен быть расширен до 30 тысяч. Сопровождавший Гиммлера в этой поездке гауляйтер Верхней Силезии Фриц Брахт начал было возражать против столь быстрого расширения лагеря. Другой местный чиновник также вмешался в разговор, напомнив о том, что дренажные проблемы строительной площадки так и остались нерешенными. В ответ на это Гиммлер сказал им, что это их проблемы, и решать их должны они сами – разумеется, посоветовавшись со специалистами. Затем он подвел черту под дискуссией: «Господа, лагерь будет расширен. Мои основания для этого гораздо важнее ваших возражений»45.
Несмотря на то, что Хесс раболепствовал перед Гиммлером, его настолько испугали сложности претворения в жизнь новых идей его хозяина, что, как только он, Гиммлер и высший чин СС и полиции на юго-востоке Эрих фон дем Бах-Зелевски остались в машине одни, он разразился потоком жалоб. У него не хватает строительных материалов, жаловался он, у него не хватает персонала, у него не хватает времени – всего не хватает! Реакция Гиммлера была легко предсказуемой: «Я не хочу ничего больше слышать о трудностях! – заявил он. – Для офицера СС трудностей не существует! Когда они возникают, его обязанность от них избавиться. Как вы это сделаете – ваша проблема, а не моя».
Интереснее всего в этом разговоре даже не ответ Гиммлера на ропот Хесса, а сам факт того, что Хесс мог позволить себе разговаривать в таком тоне с руководителем СС. В советской системе любой, кто посмел бы таким образом отвечать Сталину или Берии, рисковал бы жизнью. Как бы странно это ни выглядело на первый взгляд, но на самом деле нацистское руководство было намного терпимее к внутренней критике своих сторонников, чем сталинская система. Это одна из причин, по которой Третий рейх оказался более динамичным из этих двух политических режимов: функционеры на нижних ступеньках иерархической лестницы имели больше свободы для применения инициативы и выражения своей точки зрения. В отличие от большинства тех, кто совершал преступления при сталинском режиме, Хесс никогда совершал никаких поступков из страха пред жестоким наказанием за невыполнение приказа. Он вступил в СС потому, что всем сердцем верил в идеалы нацизма и потому считал, что у него есть право критиковать детали претворения этих идеалов в жизнь. Он был энергичным исполнителем, который делает свою работу не потому, что ему так велели, а потому, что считает, что это правильно.
Конечно, иметь возможность критиковать руководство и чего-то добиться этой критикой – вовсе не одно и то же. И Хесс ничего не достиг своими жалобами Гиммлеру: